Читать интересную книгу Беседы - Александр Агеев

Таким образом, от левого центра мы дошли до промежуточных режимов: это Бразилия и Аргентина. В аргентинском правительстве сегодня работают многие бывшие «городские партизаны». Нестор Киршнер в период борьбы с военной диктатурой в 1970-е и в начале 1980-х гг. был связан с «монтанерос» — левыми радикалами, боевиками. Сегодня они повзрослели, стали мудрее и приняли демократические ценности.

Я считаю, что в экономической политике Киршнера утвердился неодесаррольизм, который является латиноамериканской версией кейнсианского дирижизма. Дело в том, что неолиберальная модель дала на какое-то время макроэкономическую стабильность, резко уменьшила инфляцию. Но в конечном счете она привела к социальной дестабилизации.

Современные левые — это уже не те левые, что были 30 лет назад. Они учли уроки неолибералов и оставили то, что считают конструктивным. В Аргентине и Бразилии они не раскачивают корабль экономики. И сейчас в Аргентине китайские темпы роста. Уже шесть лет после кризиса у них 8–9% с лишним годового прироста ВВП. И это при левых, бывших боевиках! В руководстве левоориентированных стран сейчас немало бывших социалистов, коммунистов. Это люди достаточно грамотные, окончившие университеты, люди, знающие цену жизни.

На данном этапе ключевой, стратегический вопрос формулируется так: что означает латиноамериканский поворот? Это сугубо локальное или общезначимое явление?

— И каков Ваш ответ?

— Думается, происходящее в Латинской Америке во многом предвещает общие изменения. Сейчас в связи с угрозой терроризма в мире много внимания уделяется проблеме бедности. Бедность становится препятствием для глобализации. Главная цель развития человечества в этом тысячелетии, которую одобрила ООН, — до 2915 г. хотя бы частично преодолеть бедность. В последние годы в Латинской Америке изменилась социальная пирамида — резко разрослось ее основание. Покойный Кива Львович Майданик — крупный ученый-латиноамериканист, по-моему, правильно сказал: это не политический левый переворот в традиционном понимании, а социальный поворот.

— Это фундаментально?

— Фундаментально. Очень плохо, что мы отказались от серьезного анализа социально-классовой структуры общества, перестали заниматься социальной стратификацией. Это, если хотите, анатомия общества. На мой взгляд, сегодня нет противостояния по схеме: рабочие и крестьяне против помещиков-латифундистов. Основной электорат — это городские низы. Немногочисленные верхи противостоят морю, лежащему в основании социальной пирамиды. Мне кажется, именно здесь ключ к пониманию того, что происходит. В Европе пирамида другая, но и тут растет социальная неудовлетворенность. Поэтому поиск путей и средств удовлетворения социальных требований становится все более актуальным и в электоральных процессах, и в политике конкретных государств.

Е.Д. Дога — Солнечная субстанция музыки

«Экономические стратегии», № 02-2007, стр. 72–77

Музыку, написанную Евгением Дмитриевичем Догой, сегодня многие хорошо знают еще с рождения — ведь под нее выросло не одно поколение. Поневоле начинает казаться, что и эта музыка, и сам ее автор существовали всегда, во все времена. Может быть, это ощущение возникает неспроста? В беседе с главным редактором «ЭС» Александром Агеевым Евгений Дмитриевич неоднократно упоминает о своей вере в глубокую связь человека с высшими силами и законами мироздания. Как бы то ни было, но тому, кого Создатель наделяет талантом, всегда бывает открыто гораздо больше, чем простому смертному. Отмеченный особым даром человек подходит ко всему с иными мерками, но в итоге и к нему самому судьба предъявляет совсем иной счет…

— Вы упоминали о том, что за 40 лет, прожитых в России, Вы наблюдаете парадоксальное сосуществование крайнего невежества и исключительной просвещенности. В чем причина этого, как Вы считаете?

— Не знаю, но уверен, что сегодня никто не сможет однозначно ответить на эти вопросы. Мне интересно писать о вещах, в которых я абсолютно не разбираюсь. Например, я написал эссе: «Что такое мама?», «Что такое любовь?», «Что такое творчество?», «Что такое гений?», «Что такое женщина?». Размышляя об этом, я стараюсь не только осмыслить, но и понять эти вопросы.

Почему образовался такой колоссальный разрыв между двумя полюсами — не ясно. Думаю, что подобное явление происходит не только в России. Наверное, с человечеством что-то случилось. На заре зарождения жизни люди были совершенными, они имели абсолютный слух, абсолютное обоняние, может быть, обладали даром предвидения. Но цивилизация их испортила. Теперь им не надо охотиться, все можно купить в магазине, и они утратили все свои первоначальные качества. Но самое страшное, что помимо качеств теряются еще и главные «опознавательные знаки» человека — язык, обычаи, характеры. Мы сейчас катастрофическим образом теряем национальные культуры, а национальные языки вытесняются примитивным международным сленгом. Причем это происходит везде, в том числе и в Молдове. Поэтому глобализация, которая сегодня проникла во все сферы жизни человека, будет для него пострашнее пистолета. Вот чего надо бояться, а не какой-то мифической кометы, которая якобы должна упасть на Землю — и тогда человечество прекратит свое существование.

— А Вы не сгущаете краски? Может быть, перспектива не так мрачна и есть надежда? — Еще Пушкин говорил: надежды юношей питают. Когда, наконец, мы откажемся от этих мифических установок по поводу преобразования среды? Поймите меня правильно. Я — стопроцентный «совок», продукт советской эпохи, но считаю, что каждый из нас должен в первую очередь обустроить себя, хорошо знать свое дело и им заниматься. Однако люди почему-то предпочитают корить, учить, наставлять друг друга или искать виновных на стороне.

Что такое творческий человек? Это тот, у кого в результате напряженной внутренней работы накапливается некая энергетическая масса, и ее нужно высвободить. Иначе она будет мешать. Поэтому приходится сесть за фортепьяно или за научный труд. Но как только работа завершена, внутри человека вновь образуется пустота, которая кажется ему еще тяжелее и мучительнее, поэтому ее нужно срочно чем-то заполнить. Вот такой интересный круговорот.

— Вы называете себя «стопроцентным совком», а что такое «совок»?

— Абсолютное нивелирование личности. Советская система полностью исключала человека как личность. Кстати, в годы моего студенчества я не стоял в стороне, а жил вместе со всей страной, с моим поколением. Мы воспитывались на символике, которая была присуща советскому строю. Но в каком-то смысле эта символика мне помогла: я стал стремиться к масштабности, к обобщениям, к возвышенному, к воспеванию прекрасного. В нынешнем году в честь моего 70-летия Академия наук Молдовы готовит к печати юбилейный ежегодник. Я там как раз об этом пишу.

— О каких символах идет речь?

— Я писал кантаты к партийным съездам, к общенародным праздникам, к Олимпиаде-80, но при этом использовал хорошо знакомые и понятные всем общечеловеческие символы: мама, солнце, радуга, дети, дружба, мир.

— Вам в этом году исполнилось 70 лет. Как в Молдове прошли юбилейные торжества?

— Свой юбилейный концерт я открыл хороводом дружбы, написанным еще в 1968 г.: два духовых оркестра, симфонический оркестр, большой смешанный хор, детский хор, короче массовость, типичная для 1970-х гг. Мне это нравится. Но кроме праздничного концерта в Кишиневе в течение года пройдет еще множество других мероприятий.

Правительство республики приняло решение создать музыкальный центр во дворе моего дома и выделило на это необходимые средства. Начало уже заложено.

У меня огромный архив и библиотека, и я хочу, чтобы все это хранилось в одном месте, на моей родине. Государственной музыкальной библиотеке я подарил целую машину из своих музыкальных фондов. Среди них есть редкие материалы, например двухтомная «История всемирной музыки» Груббера, изданная на немецком языке в Лейпциге еще в XIX в.

В Вене существует уникальный музей — пятиэтажный Дом музыки. На первом этаже находится модель эмбриона. И самые первые звуки, которые встречают посетителей — это его дыхание и биение сердца. В первом зале расположена модель уха. Здесь Вы можете узнать, какие звуки слышат разные живые существа — от насекомого до человека, которому, кстати, доступен весьма небольшой диапазон частот, только низкие. Второй этаж — это собственно музей, залы Моцарта, Бетховена, Штрауса и других композиторов. На третьем этаже установлено интерактивное устройство, позволяющее каждому желающему на несколько минут стать дирижером, а на четвертом находятся музыкальные инструменты разных эпох, на которых можно поиграть — например, постучать по барабану, а затем записать и прослушать собственное исполнение. Эта «процедура» очень нравится детям.