не бояться, что их кто-то собирается похитить… Мы чувствуем себя в большой безопасности, хотя, возможно, это и неправильно.
Сета: В каком смысле?
Донна: Знаете, у нас здесь есть рабочие, и мы по-прежнему думаем: «О, здесь они [дети] в безопасности»… В другом районе я ни на минуту не выпускала его из виду. Конечно, и они были немного младше, но я бы просто никогда, знаете, не подумала о том, чтобы отпустить их на соседнюю улицу. Это напугало бы меня до смерти, потому что не знаешь, что там происходит. Там было так много транспорта туда-сюда, и никогда не знаешь, кто проезжает по улице и как быстро он может схватить ребенка. А в нашем районе у меня вообще никогда не появляется такое ощущение.
Страх чужаков и террористов: испуг, тревога и паранойя
Теракт 11 сентября 2001 года во Всемирном торговом центре пополнил уже существовавший репертуар страхов перед чужаками, а также усилил беспокойство по поводу проницаемости границ, в особенности среди жителей Нью-Йорка. Линда, мать-одиночка, живущая в доме, который купила ее мать в закрытом комплексе на Лонг-Айленде, так выражала свой страх и его связь с событиями 11 сентября:
Линда: За пару лет до этого у нас здесь что-то [произошло]. Над нами летали вертолеты… Не помню, когда именно, но они искали какого-то сбежавшего заключенного, у которого была судимость за убийство. Это было довольно жутко. Выглядываешь на задний двор, а там лес, и сразу вопрос: а кто там?
Потому что, знаете, люди могут прийти сюда пешком. Прямо за нами находится поле для гольфа, любой может бродить по нему и решить тут околачиваться. Честно говоря, не знаю, способны ли чем-то помочь эти заборы.
Чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, Линда рассказала такую историю:
Как-то один из мальчиков моей соседки, младший, пропал. И эта женщина, понимаете, она просто побелела от страха, она действительно была на грани нервного срыва. А мы не могли его найти. На самом деле он был в доме еще одного соседа со своим другом, играл там. Я позвонила туда, чтобы выяснить, не там ли он, и не знала, что взрослых дома нет, но там был рабочий. А мальчики не знали этого рабочего. Рабочий просто вошел туда, отправился в детскую комнату и начал работать. Поэтому ей было не по себе [потому что рабочий так легко вошел в дом, где не было взрослых, а ее сын был там в это время рядом с незнакомым человеком]. Знаете, мы живем не в очень безопасные времена.
Сета: Что вы имеете в виду?
Линда: Я думаю, вся эта история с оградой говорит о том, что повсюду растет ощущение незащищенности. Я думаю, люди начинают понимать, что никто из нормальных американцев на самом деле нигде не находится в безопасности. У нас было так много насилия и терроризма – возможно, с этим все связано.
Ощущаемые угрозы со стороны преступников, чужаков, проницаемого района, куда легко попасть, и терроризма порождают оборонительную и нестабильную аффективную атмосферу, в которой жители пытаются создать безопасное и комфортное жилье. Но вместо этого в их интервью преобладают встречные эмоции восприятия дома: страх, неуверенность, беспокойство, паранойя и тревога.
Большинство людей хотят чувствовать себя дома уверенно и безопасно, но стратегии, используемые для достижения этого, – возведение все более высоких стен, приглашение обученных охранников и мобильных патрулей в закрытые комплексы, усовершенствование технологий наблюдения за жильем, усиление присутствия полицейских в форме и в штатском на улицах городов и в жилых комплексах, создание безопасных помещений и складирование запасов на случай террористической атаки – все это формирует новый уровень ответной эмоциональной реакции. Многие американцы хотят обеспечить безопасность жилья, но большинство из них не хотят жить в полицейском государстве. Усиление мер безопасности не справляется с невысказанными опасениями граждан по поводу уязвимости государства и растекающейся по всей стране атмосферой страха перед чужаками, включая иммигрантов, террористов и даже того парня, что живет по соседству111.
Всё новые «угрозы» создаются и распространяются вне зависимости от исходных событий. После 11 сентября 2001 года администрация президента Буша-младшего мобилизовала дискурс страха и аффективный климат незащищенности, что позволило ограничить свободу в США, а в конечном итоге начать непопулярную войну в Ираке. Несмотря на то что администрация Барака Обамы вывела оттуда значительную часть войск, новые проблемы в Афганистане, Ираке, Сирии, Пакистане и странах Северной Африки продолжают требовать военных действий и антитеррористических инициатив. Высокий уровень страха и тревоги отмечается даже после освещения террористических актов в СМИ (Boscarino, Figley and Adams 2003, Rothe and Muzzatti 2004, Schuster et al. 2001), особенно среди детей (Gershoff and Aber 2004, Keinan, Sadeh and Rosen 2003, Saylor et al. 2003).
На локальном уровне нарастание социально-экономического неравенства, культурного разнообразия и нисходящей мобильности создает ощущение, что ситуация развивается в неправильном направлении, а в устоях среднего класса происходит сдвиг: усиливается предрасположенность к негативным эмоциям и защитным стратегиям (Young 1999, Newman 1993, Ortner 1998). Страх и неприязнь к «чужакам» усиливаются ощущением, что нелегальные иммигранты захватывают рабочие места и возможности трудоустройства для местных, а также пользуются услугами, которые оплачиваются за счет налогов граждан. События, освещаемые в СМИ, наподобие стрельбы в школах и похищений детей, в сочетании с характерным для всей страны климатом неуверенности и страха подавляют ощущение дома как места, где люди чувствуют себя в безопасности.
Аффект, пространство и гендер в революции в Египте
Еще одной иллюстрацией того, как эмоции и аффекты создают и изменяют пространства и места, являются два исследования революции в Египте и того, как она разворачивалась в столице страны Каире. Предметом этнографического интереса в исследованиях Фархи Ганнам (Ghannam 2012) и Джессики Уайнгар (Winegar 2012) стало порождение локальных смыслов, эмоциональных пространств и политической агентности при помощи освещения в СМИ протестов, начавшихся 25 января 2011 года, и личных коммуникаций их участников. Используя два разных методологических подхода, Ганнам и Уайнгар дали выразительные описания того, как восстание на площади Тахрир в центре города переживалось жителями других районов Каира (ил. 7.4).
Несмотря на разные вопросы, которые ставятся в этих исследованиях, в них дается представление о способах формирования чувственного восприятия конфликта при помощи аффекта и пространства, а также гендерных и классовых факторов. Ганнам сосредоточилась на том, как ее давние друзья и информанты реагируют на протесты в центре города, поэтому она постоянно общалась с ними по телефону и скайпу. Уайнгар прибыла в Каир