Читать интересную книгу Пространственное воплощение культуры. Этнография пространства и места - Сета Лоу

информации, которые трансформируют различные локации посредством пространственно-временного сжатия, создавая еще более фрагментированные, дифференцированные и лишенные признаков территориальности пространства. Исследователи глобализации делают акцент на возникновении глобальных городов, неравномерном развитии различных регионов и неравномерном распределении ресурсов, большей гибкости труда и заработной платы, маргинализации пространств социального воспроизводства (Sassen 1999, Castells 1996 / Кастельс 1999, Harvey 1990 / Харви 2021, Katz 2001).

Теоретические основы подобного подхода заложил Эрик Вольф в своей новаторской работе «Европа и люди без истории» (Wolf 1982), где показано, как перемещения капитала и труда трансформировали глобальные отношения начиная еще с 1400‐х годов, – тем самым развеивается миф, что глобализация представляет собой недавнее явление. В исследовании Фрэн Ротштейн, посвященном сельскому региону Сан-Косме в Мексике, утверждается, что «значимые связи между различными общинами существовали на протяжении тысячелетий, но структурную основу для понимания современного мира обеспечивают связи, возникшие с подъемом и распространением капитализма в конце XVIII века» (Rothstein 2007: 4). Модель, описывающая, каким образом глобальные связи выражаются в культурных категориях, была разработана еще более полувека назад Джорджем Фостером (Foster 1960), который определял культуру завоевания как многослойный и противоречивый набор верований, властных отношений и практик. Однако в недавних исследованиях ставится вопрос о том, чем сегодняшний этап глобализации, начавшийся после 1970 года, отличается от прежних потоков капитала и труда, связанных с рабством, маршрутами торговли товарами, колонизацией, восхождением и падением империй. Ответ отчасти кроется в скорости и масштабах этих потоков, а также в размахе структурной перестройки экономики и проникновения капитализма, охватившего даже отдаленные общества и уголки мира.

В постколониальный период для глобализации было характерно стремление к взаимосвязям новых товаров (products) в мировом масштабе и исполнению вселенских мечтаний, но чаще глобализация приводила к сбоям и нарушениям. Представлялось, что потоки товаров, идей и людей должны перемещаться без помех, но вместо этого в системе возникли трения – «неуклюжие, неравномерные, нестабильные и неординарные особенности взаимосвязей поверх различий» (Tsing 2005: 4). Эти трения между обитателями конкретных мест и потоками капитала заодно реструктурируют пространство при помощи неравномерного глобального развития городов и локализованной борьбы за сохранение доступа к местным землям и ресурсам.

Многие этнографы, например Анна Цзин (Tsing 2005)114, оспаривают мнение о том, что глобализация представляет собой всеобъемлющий процесс, и вместо этого изучают сочленения глобального и локального в конкретных местах, в разных локациях и регионах (Ong 1999, Mazzarella 2006, Smart and Lin 2007, Leggett 2003)115. Эти исследования «глокализации» дают более тонкое и сложное понимание возникающих разновидностей глобального пространства (Pries 2005).

Еще одним важным пространственным аспектом является влияние детерриториализации отдельных пространств и мест, которая происходит как побочный продукт глобализации и пространственной реструктуризации (Sassen 1999, 2006; Susser 1996). Мануэль Кастельс (Castells 1996 / Кастельс 1999) зафиксировал эту трансформацию в анализе информационного города, в котором «пространство потоков» вытесняет локальное значение отдельных мест. Ульф Ханнерц (Hannerz 1989) также представляет образ общества, основанного на культурных потоках, которые организуются отдельными странами, рынками и перемещениями, и критикует исследования глобализации за слишком значительные упрощения, не позволяющие уловить сложность и текучесть зарождающегося мультикультурализма. Эти критические исследователи понимают глобальное пространство как поток товаров, людей и услуг, а также капитала, технологий и идей через национальные границы и географические макрорегионы, в результате чего глобальное пространство (в отличие от картины, представленной в упоминавшихся выше работах) становится все более обособленным от локальных мест.

Однако, даже несмотря на то что капитал стал более мобильным и, как следствие, вероятно, лишенным привязки к месту, в других локациях в результате процессов неравномерного развития он приобрел более существенную территориальность. Одних бедняков – тех, кто не имеет доступа к капиталу, – глобальные потоки обходят стороной, загоняя их в ловушку переживающих дезинтеграцию сообществ, тогда как других опутывают своими сетями. Потоки и мобильность глобализации сильно стратифицированы, что приводит к появлению своего рода «мира, огороженного забором», который можно лицезреть на пограничных переходах, где ограничивается въезд иммигрантов и беженцев в отдельные страны (Cunningham 2004).

Кроме того, глобальные потоки товаров и людей создают новые места и пространственные сети, одновременно приводя к их детерриториализации. Тед Бестор (Bestor 2004) исследует изменения конфигурации рассеянных в пространстве и времени взаимоотношений в очевидно искаженном мире глобальной циркуляции коммерции и культуры на примере международной торговли морепродуктами. Взяв в качестве примера такой продукт, как тунец для суши, Бестор прослеживает товарные цепочки, торговые хабы и рынки, формирующие это глобальное пространство. Рынок и место, утверждает Бестор, часто разъединяются в результате глобализации экономической деятельности, но в момент, когда происходит их воссоединение, возникают прерывистые пространственные иерархии. Новые формы глобального пространства создаются различными аспектами товарной цепочки тунца, социальными отношениями между рыбаками, торговцами и покупателями, а также экономическими отношениями между рынками, сбытовыми площадками и схемами дистрибуции.

Иное ви́дение глобального пространства дают структурная перестройка университетов и развитие университетских кампусов на новых глобальных площадках, где идет производство «граждан мира» («world citizens») (Looser 2012). Первичными пространствами глобализации во многом выступают города – в особенности когда государства испытывают экономические сложности и вынуждены перекладывать свои финансовые обязательства на городские пространства. Глобальные города все чаще используют рынки капитала и конкурируют с другими территориальными образованиями за размещение облигаций, обеспечивающих средства для покрытия этих расходов (Looser 2012). «Неудивительно, – утверждает Том Лузер, – что в этих условиях привлекательной альтернативой могут становиться особые экономические зоны (ОЭЗ)» (Looser 2012: 100), выступающие территориальным прототипом глобального университета с англоязычными центрами производства знаний, где преподаются «мировая литература» и «мировая история», а не предметы, связанные с регионами или местами расположения образовательных учреждений.

К образцам таких новых глобальных пространств относятся Сонгдо-сити, интегрированная городская сеть в непосредственной близости от Сеула, создание которой запланировала корпорация LG при финансировании Университета Ёнсе, и кампус Нью-Йоркского университета в Абу-Даби на острове Саадият, задуманный в качестве культурного и образовательного центра, финансируемого Объединенными Арабскими Эмиратами (Looser 2012). Эти университеты соответствуют образу глобализации, растворяющей государственные границы и производящей «не-места»116, но в то же время они остаются локализованными в пространстве территориями с определенными границами. Иными словами, капитал, похоже, производит пересборку новой разновидности глобального пространства, которая обладает «реальной географией, собственным ощущением территории и по меньшей мере отдельными признаками суверенитета» (Looser 2012: 108). ОЭЗ позволяют корпорациям устанавливать собственные правила и нормы регулирования в пределах территориально очерченных городских зон.

Появление новых географий и новых форм глобального пространства не прекращается: возникают такие места, как островные офшоры с нулевым налогообложением, «разгороженный мир» («gated globe»), или пространства потоков с текучим капиталом. Авторы нескольких этнографических исследований предложили собственные формулировки относительно того, какие