Читать интересную книгу Время дня: ночь - Александр Беатов

— Это откуда ж ты всё, Люба, взяла? — удивился Алексей, останавливаясь перед полками.

— Откуда? — переспросила жена, появляясь в дверях. — Из магазина.

— И книги тоже? — недоумевал он.

— И книги… По блату достала! В обмен на дефицит, что недавно поступал в наш магазин.

— А зачем опять Вишневского? Кто ж его читает? Лучше б классику какую или детективы… Ведь ты же — филолог по образованию!

— Как зачем?! Ведь однофамилец же! — пожала она плечами.

— Так однофамилец-то, небось, не твой… — Алексей по больничной привычке хотел сунуть руки в боковые карманы, но, поняв, что он — не в пижаме, запихнул руки в карманы брюк и сжал их там в кулаки.

— Как не мой? И мой тоже… Ты ему должен, может быть, даже благодарен… Я как увидела в списке фамилию "Вишневский" — так сразу вспомнила о тебе… Вот, думаю, знак! Пора, думаю, тебя брать из больницы. Купила книги — и сразу за тобой поехала…

— Ведь ты не захотела менять фамилию — свою оставила! — продолжал гнуть свою линию Алексей, не желая подыгрывать жене, зная, что она любит "накручивать" истории, чтобы извлечь из них преимущество.

— Я один раз уже меняла до тебя! Хватит! — обиженно парировала она, переходя в наступление.

— Так вот что! — Вишневский заметно стал нервничать. И голос его дрогнул. — Раз взяла меня на поруки, то пойди-ка теперь, Любаша, в аптеку и накупи мне мази…

— Какой ещё мази? — она широко раскрыла глаза, не понимая Алексея.

— Как какой! Однофамильца Вишневского! Я ведь теперь без лекарств не могу!

Люба отвернулась, чтобы не видеть появившегося на лице мужа выражения злости.

— Хорошо! Я сейчас! — Она выскользнула в коридор, и скоро Алексей услышал, как хлопнула наружная дверь.

— Дура! — выругался он ей вслед. — На самом деле, что ли, пошла в аптеку?

Он долго ходил по квартире, стараясь успокоиться. Через некоторое время он забылся, погрузившись взглядом в окно, бессмысленно смотря на скупой пейзаж, ограниченный противоположным домом, отражавшим в себе подобие того, в котором жил Алексей.

Вернулась жена.

— Вот, купила! — Она вытащила из сумки-авоськи три банки, поставила на стол. — Хватит три?

— Что купила? — Он обернулся от окна, с руками за спиною, посмотрел на женщину, прервавшую его мысли, содержание которых мгновенно улетучилось из его головы.

— Мазь Вишневского! Как ты просил. Забыл что ли?

Алексей подошёл к столу. Взял одну банку и прочёл вслух:

— "Мазь Вишневского". — Он взглянул на жену — Вишь, Люба, какая у меня фамилия знаменитая! А ты пренебрегаешь ею! — Он взял все три пузырька, подошёл к полкам и стал выставлять мазь рядом с книгами тёзки, поворачивая этикетками, с красными буквами, вовне. — Только, вот, знай, — добавил он, — Что хотя он и однофамилец, терпеть его не могу, со всеми его оптимистическими трагизмами!

— Хотела приятное сделать… — Люба не знала, что сказать. — Может, не будем больше ссориться?

— Приятное ты мне уже сделала! Всё лето приятно было колоться и всякую ерунду глотать!

— Но ведь, ты же Полине-то говорил, что готов лечиться… Вот мы и решили с ней…

— Решили?! — взорвался Алексей. — А меня вы спросили? Хочу я или нет? — Алексей, поперхнувшись, закашлялся. — А ты и рада была! — продолжал он. — Полина-то и сына родного готова упечь! Не то что меня, дальнего родственника! Небось, тебе-то не сказала, что Сашку своего тоже в психбольницу уложила! От армии спасать!

— О чём ты говоришь? — прервала Люба мужа. — Я Сашку на днях видела у них дома!

— Так его только что выписали! Он же со мной вместе был! Спасатели, тоже мне, нашлись!

— Она мне говорила, что Сашка уезжал куда-то на практику… — в растерянности проговорила Люба.

— Какая, к чёрту, практика! Он уже давно своё ПТУ окончил. Ты, вот, её спроси! Интересно, что она тебе ещё соврёт! — Алексей в возбуждении мерил шагами комнату. — Только ни меня, ни Сашку там ни от чего не вылечили! — воскликнул он. — Так и знайте! — он резко остановился посреди комнаты. — Наоборот! Искалечили! Я, вот, теперь неполноценным человеком стал! Ненормальный!! Пятно на всю жизнь!!

Алексей сильно разволновался.

— А! Чего уже теперь! — махнул он рукой и, протиснувшись мимо жены, стоявшей в двери, пошёл на кухню, где лежали лекарства, выданные в больнице на несколько дней вперёд.

— Вот!! Теперь без лекарств не жилец! — крикнул он оттуда.

— Лучше с лекарствами, чем с водкой-то — ответила ему жена, взглянув на банки, с мазью, рядом с книгами.

— А ты Полину спроси, что она думает по этому поводу… Сын-то её теперь тоже того… судьбой не вышел… Одна дорога — в дворники…

— Почему ты никогда не поёшь? — спросила Люба Алексея, освобождаясь от его объятий.

— Потому что я — псих! — сказал он и сел на край кровати.

— Ну, перестань! Я тебя, правда, спрашиваю!

Она поднялась и тоже села.

В зеркале платяного шкафа её обнажённое тело, без абриса, показалось Алексею толще обычного.

— Не знаю… А зачем обязательно петь?.. — Алексей встал и набросил на плечи халат. — Пойду покурю…

Он вышел на лестницу. Было по ночному тихо. Вишневский поднялся на половину пролёта и сел на верхней ступени.

"А действительно, почему я никогда не пою?" — подумал он.

От ночной тишины и тусклого света, пробивавшегося из-под пыльного плафона, было тоскливо и одиноко.

Каждый звук усиливался, отражаясь размытым гулким эхом.

Вишневский чиркнул спичкой и закурил.

"Эх!" — тяжело вздохнул он, вслушиваясь в отзвук своего голоса.

"Наверное, я не пою потому, что не запоминаю слов песен", — продолжал он думать. — "Ведь для этого нужно делать усилия, напрягать память… А я так давно устал от жизни, что уже ничего не хочется. Да и настроение-то редко бывает хорошим, чтобы петь… Так… влачишь существование зачем-то… Тенденция к импотенции… Вот она — преждевременная старость приходит… Психушка ускорила её приход… Никакой стимулятор не поможет…"

Не заметив как, Вишневский выкурил всю сигарету до самого фильтра, бросил её куда-то вниз, в пролёт между лестницами, и закурил новую.

"Какие тут могут быть теперь песни!" — продолжал он свою думу. — "Самое важное в жизни выскальзывает прямо из-под пальцев! А я буду песни заучивать! Вот, ведь, скажет тоже!.. Только, вот, когда это началось? Ведь я с детства почему-то не мог запомнить ни одной стихотворной строчки… Может быть, это началось с петуха?.. Это… Что, вот, только что это такое это?.."

И Алексею припомнилось детство…

Вот он, маленький мальчик… Ему всего четыре года… Он с родителями живёт в деревне, у дальних родственников, на втором этаже старого деревянного дома, покосившегося на один бок и потому подпёртого под углом длинным бревном. Отец — целый день на работе, с которой возвращается домой всегда пьяный и всегда поздно вечером, когда мальчик уже спит. Алёша — целый день с мамой. Выходить погулять на двор он не любит, потому что очень сильно боится огромного хозяйского петуха, который это чувствует, и, завидев Алёшу, сразу же бросается за ним, чтобы заклевать. Мальчик с криком убегает, прячется… Мать загоняет петуха в курятник… Алёша снова бродит по грязному двору… Ему очень скучно… У него нет ни одной игрушки… Он пробирается вдоль плетня, окаймляющего чей-то огород… Приближается к сараю… Что там — внутри? С трудом открывает дверь — и в ужасе застывает. Прямо перед ним, на деревянном протезе, стоит одноногий лысый мужик — хозяин дома. Он поворачивается к мальчику — и Алёша видит, что мужик — совсем голый. А сзади мужика, в глубине сарая — испуганное лицо матери. Мужик страшно кричит, хватает с верстака топор! Алёша в ужасе бежит прочь, домой, к маме… Но мамы дома нет… Он забирается под кровать, трясётся от страха… Мать ещё долго не приходит. Алёша засыпает… И когда мать его находит и вытаскивает из-под кровати, то оказывается, что одноногий мужик ему привиделся во сне… Многие годы спустя этот сон с какой-то настоятельной закономерностью повторяется, заставляет просыпаться в холодном поту среди ночи. Перед его глазами стоит одноногий мужик, с топором и деревянным обрубком, вместо ноги…

Сигарета незаметно сгорела, обожгла пальцы. Вишневский бросил окурок в пролёт между лестницами, чиркнул спичкой, чтобы снова закурить. Сделав затяжку и не давая погаснуть спичке, он осветил ею торец перил: там, куда не попала краска, перила обнажились жёлтым цветом…

"Ишь, сколько раз красили, и каждый раз ни разу не догадались торец покрасить…" — подумал он.

Спичка погасла. Алексей затянулся сигаретой ещё раз — и его мысли побежали дальше…

Ему припомнилась Нина, с которой у него был армейский роман. Он вспомнил молодую, смеющуюся девушку, с тонкой фигуркой, простую, вот-вот готовую запеть и закружиться среди белых берёз…