в кресле; Эмили приходится смириться и положиться на сомнительные сторожевые умения Тотти, который, съев пару рождественских украшений и пять пирожков, самодовольно сидит у огня. Эмили наполняет чулок Чарли (с чулками для девочек придется разобраться позже), подкидывает полено в камин и выгоняет Пэрис спать. Потом они с Джинни и Сиеной отправляются по заледеневшим дорогам в Монте-Альбано. Небо чистое и звездное. Белые коровы на полях Романо выглядят как привидения в лунном свете, окруженные белыми облаками своего дыхания.
– Как думаешь, они становятся на колени в полночь? – спрашивает Сиена, наклоняясь вперед с заднего сиденья. – Как в стихотворении?
– Я не знаю, – отвечает Эмили. – Давай посмотрим, когда поедем обратно.
– Они выглядят опасными, – говорит Джинни, закутываясь в пальто. – Ты уверена, что это не быки?
– Знаешь, ба, в Италии есть буйволы, – сообщает Сиена.
Джинни вскрикивает.
Дневник Пэрис
Сочельник. Я сижу в кровати, пытаясь снова почувствовать себя ребенком. На улице мороз, поэтому все и правда похоже на рождественскую открытку. Перед тем как Сиена уехала на полуночную мессу, мы с ней взяли колокольчик со старого ошейника Тотти, который он не хочет носить, потому что тот звенит, и позвонили в него прямо за окном Чарли, чтобы он подумал, что это пролетел олень Санты. Было забавно, но, пока я стояла на холоде, мне и правда казалось, что это был олень Санты. Я-то знаю, что это мы звонили и что это не колокольчики саней, но все равно ощущалась какая-то магия, потому что Сочельник и все такое. Я посмотрела на Сиену и поняла, что она почувствовала то же самое, но потом она сказала какую-то глупость про Андреа, и теперь я снова ее презираю.
Я не знаю, почему Андреа подарил мне подарок. Я ему нравлюсь? А он мне нравится? Он не очень симпатичный, если честно, но у него милое лицо. У него светлые волосы, и это на самом деле приятно, потому что все вокруг такие темные. И у него очень красивые голубые глаза. Он смотрит так, словно действительно тебя слушает. Сиена говорит, он очень умный, но она не самый надежный источник информации, потому что для Сиены любой, кто может написать «суббота» без ошибок, уже умный. Но мне почему-то кажется, что он и правда умный, потому что иногда выдает что-то смешное, но никто не понимает. Его это не беспокоит, он просто шутит ради собственного удовольствия. Это как говорить: «Я знаю то, чего ты не знаешь», но только про себя, а не вслух. Но он не заставляет людей чувствовать себя глупо, как в тот раз, когда Франческа не знала, кто такой гинеколог. Он мог бы высмеять ее (особенно учитывая, что лечит этот доктор), но он не стал. Я это оценила.
Интересно, что в том подарке?
* * *
Чарли неподвижно лежит в кровати. Он их слышал, он правда их слышал. Пэрис ни за что ему не поверит, но он слышал. Какой-то волшебный звенящий звук. Это были колокольчики с саней, любой это скажет. Прямо за окном. Может, Санта сейчас здесь, оставил оленей под деревьями и прокладывает себе путь с полным мешком подарков. Придет ли он прямо в комнату к нему, как однажды пришел другой мужчина? Он прижал пальцы к губам, чтобы Чарли не шумел. Это забавно; он выглядел очень дружелюбно, когда это сделал, как Моника-в-очках, когда она говорит им вести себя потише в детском саду. Поэтому Чарли не издал ни звука. Он закрыл глаза, а когда открыл, мужчины уже не было. Вот почему он подумал, что это волшебник. Как зубная фея. Или как Санта.
Чарли на самом деле не хочет, чтобы Санта заходил к нему в комнату. На секунду он думает, что лучше останется без подарков, хотя он хочет велосипед больше всего на свете. Может, Санта подождет, пока все уснут, а потом прокрадется наверх, как грабитель. Лучше бы он не вспоминал слово «грабитель». Это страшное слово, как «привидение» или «убийца». Он однажды слышал, как Олимпия назвала Рафаэля-с-бородой «убийцей». Он не знает, что это такое, но это слово звучит ужасно, страшно и тяжело.
Он слышит, как Пэрис ходит у себя в комнате, и чувствует себя в безопасности. Даже убийца испугался бы Пэрис.
* * *
В церкви жара. Отопление включено на полную мощность, и все изнемогают в своих шубах. Эмили замечает Олимпию у входа в церковь, облаченную во что-то похожее на норку. Сиену тут же затягивает в группу подростков, разодетых в лучшие наряды. Она виновато оглядывается на Эмили, которая понимающе машет рукой. Эмили рада видеть, что Сиена все еще пользуется популярностью, хоть и рассталась с Джанкарло (который тоже здесь, робко держит Анджелу за руку).
Вспоминая, каким успехом пользовались утром рождественские сцены в витринах, Эмили ведет Джинни к presepio, яслям. Здесь сделан акцент на реализме. Горная пещера, выполненная из местных камней, приютившая Святое семейство, почти в натуральную величину. Они искусно освещены и отбрасывают длинные тени; стоящие по бокам вол и осел подозрительно смотрят на них.
– Почему они в пещере? – спрашивает Джинни.
– Ну, может, так и было, – предполагает Эмили. – Здесь, на холмах, некоторые фермеры до сих пор используют пещеры как укрытие для животных. – Ей вспоминается другая пещера, на ее собственной земле; пещера, которая многие годы укрывала тела Карло Белотти и Пино Альбертини.
Эмили наслаждается мессой. В церкви темно, единственное освещение – от свечей, которые бросают театральные тени на лицо дона Анджело, ведущего короткую проповедь о том, как быть добрым к беженцам, и превращают его помощников в зловещих существ, которые снуют туда и обратно в темноте за алтарем. Музыка прекрасна, хотя и нет того веселого всеобщего пения, которым отличались службы в Англии. Она знает, что рождественские гимны не являются частью итальянских традиций, но чувствует, что молчание прихожан глубже, чем хоралы. Один священник (тот, что с серой и ладаном) однажды сказал ей, что английские католики молчат в церкви потому, что когда-то им приходилось проводить мессы втайне. Но молчание в итальянских церквях объясняется не этим: насколько ей известно, католиков никогда не преследовали. Сама она