Очень странный день. Утро было классным. Мы украшали елку, а я делала чулок для Тотти со всеми его любимыми вещами: «Бонио» [114] , резиновым мячом и старыми мамиными колготками. Потом мама поехала встречать Б. и Д., и мы с Сиеной играли в карты и смотрели рождественский выпуск «Папашиной армии». Затем приехали Б. и Д., и началось: «О, Сиена, ты идеальна. О, Пэрис, ты как худой пацан». Но я постояла за себя. За ужином рассказала им, что я лесбиянка. Это было потрясающе! Я думала, у бабули будет припадок. Мама визжала «Конечно, она не лесбиянка!», что, по моему мнению, звучало довольно гомофобно. Дедушка вообще, по-моему, ничего не понял. Наверное, у них в Глазго нет лесбиянок.
Я абсолютно уверена, что я не лесбиянка. Скорее даже наоборот. Я не очень люблю женщин. Они постоянно обсуждают всякие жалкие вещи вроде шмоток, волос и кто кому что сказал. А когда им исполняется примерно шестнадцать, они отказываются заниматься чем-то интересным вроде бега, или верховой езды, или плавания. «О, я не могу. Сейчас то самое время месяца». «О, я не могу. У меня нога отвалится». «О, я не могу. У меня аллергия на хлорку / траву / лошадей / развлечения».
Петра – единственная женщина, которая отличается от них. Она ходит на пробежку каждое утро, а еще плавает в море. «Разве оно не ужасно холодное?» – спросила мама. Честное слово! Мне иногда за нее стыдно.
В общем, мама проговорилась об одной интересной вещи за ужином. У папы есть девушка! Я уже догадывалась об этом по некоторым словам Сиены, но мне хочется узнать больше. Кто она? Мы познакомимся, когда поедем к папе на Новый год? Надо поймать завтра маму и заставить ее все рассказать.
Я пока не понимаю, что чувствую по этому поводу. С одной стороны, кто-то же должен за ним ухаживать. Сам он не в состоянии за собой следить. С другой стороны, почему он не мог остаться здесь, чтобы о нем заботилась мама? Она это хорошо умеет. Я думаю, тут дело в сексе, или деньгах, или всех тех штуках, для понимания которых я, как предполагается, еще слишком молода. Но я прекрасно все понимаю. Я считаю, что это грустно, и жалко, и жутко эгоистично. Но я понимаю.
Глава 5
Сочельник начинается неплохо. Все просыпаются морозным утром, и на Лунных горах лежит снег.
– Снег! – в восторге выдыхает Чарли, высовываясь из окна в спальне Эмили.
– Это не снег, это иней, – разочаровывает его Пэрис, стоя в дверях.
– Но это так же хорошо, как и снег, правда, Мишка Чарли? – спрашивает Эмили, обнимая его. Его щека гладкая и холодная.
– У меня ноги замерзли, – говорит Пэрис, показывая на босые ноги на каменном полу. – Можно включить отопление?
– Сначала носки надень, – советует Эмили, натягивая свитер. – К тому же отопление уже включено. Мы позже разожжем камин. Красиво и по-рождественски.
Пэрис фыркает, как Скрудж, но приходит обратно в красных носках с маленькими Сантами.
– Рождественские носки, – говорит она.
– Я тоже хочу! – взвывает Чарли. – Я хочу носки с Сантой.
Эмили смотрит на праздничные носки Пэрис, и внезапно к глазам подступают слезы. В прошлом году Пэрис в это время не надела бы их, как бы сильно ни замерзла. Не стала бы делать рождественский чулок для Тотти, не стала бы помогать с елкой. В прошлом году она в это время куталась в свою черную одежду и жаловалась, что в Италии нет нормальных рождественских открыток. Но при этом в прошлом году Пол был здесь, и они были настоящей семьей. Все это очень запутанно.
Джинни и Даг приходят на завтрак, жалуясь на холод.
– Я не знала, что в Италии бывает так холодно, – раздраженно говорит Джинни, кутаясь в розовую пашмину.
– Это просто такие дома, – объясняет Эмили, которая стоит у плиты и жарит бекон (она знает, что им потребуется нормальный английский завтрак). – У них толстые стены и каменные полы, понимаешь ли.
– Тебе нужен ковролин, – говорит Даг. – Я могу помочь все сделать, если хочешь.
– В Италии даже слова такого нет, – отвечает Эмили. Она помнит, как узнала об этом на вечерних занятиях в Клэпхэме. – Только tapetto, что значит «ковер».
Сиена входит с мокрыми волосами, и Джинни начинает громко волноваться, что она простынет.
– Все в порядке, ба, – успокаивает Сиена. – Я ни разу не болела за все время в Италии. – Эмили старается не выглядеть торжествующе.
Она подает яичницу, бекон и поджаренный хлеб родителям, вареное яйцо – Чарли и сэндвич с беконом – Сиене. Смотрит, как Пэрис молча тянется за сэндвичем с Marmite.
– Поешь яичницы с беконом, Пэрис, – говорит Джинни. – Видит бог, тебе не помешает набрать пару килограммов.
Пэрис кладет себе хлеб и Marmite и удаляется. Эмили в ярости.
– Мам! Посмотри, что ты наделала!
– А что я сказала? – жалобно спрашивает Джинни, оборачиваясь к Дагу за поддержкой. – Может мне кто-нибудь сказать, что я сделала не так?
– Ничего, – цедит Эмили, сваливая тарелки в посудомойку. – Абсолютно ничего. – У нее предчувствие, что день будет долгим.
После завтрака они идут в Монте-Альбано посмотреть на магазины. Эмили немного удивляется, когда Сиена и Пэрис решают поехать с ними, втиснувшись на заднее сиденье «альфы». Чарли у Сиены на коленках («Здесь это законно?»). Тотти оставили дома из-за аллергии Джинни, и его вой сопровождает их весь путь по насыпной дороге.
В Монте-Альбано полно народу. Кажется, что все отложили поход за покупками на последний момент. На прилавках вдоль пьяццы продаются каштаны, оливки, панеттоне и сумасшедшее разнообразие мяса: индейка, утка, гусь и тысячи говяжьих вырезок. Несмотря на толкучку, атмосфера веселая. Из одного