Читать интересную книгу Ксеноцид - Орсон Кард

Кое-кто из братьев в восторге завопил. Однако криков одобрения раздалось куда меньше, чем ожидал услышать Воитель.

На закате на место прибыла спасательная партия Эндера. Свинксы теперь даже не пытались схватить их и подвергнуть испытанию — людей было слишком много. Кроме того, среди братьев возник некоторый разброд. Скоро они очутились перед разверзнутым стволом Воителя. Тени плыли по осунувшемуся, изможденному болезнью лицу отца Эстевано, видневшемуся через расщелину в коре.

— Откройся и позволь мне забрать сына моего, — проговорил Эндер.

Трещина в стволе раздалась. Эндер скрылся в ней и вынес тело отца Эстевано на свет. Он почти не ощутил его веса, Эндеру даже показалось, что Квим помогает ему, переступая ослабевшими ногами. Ничего подобного. Эндер положил Квима на землю перед деревом.

Один из братьев подошел к стволу и начал выбивать ритм на коре Воителя.

— Забирай его, Голос Тех, Кого Нет, он твой по праву, ведь он теперь мертв. Святой Дух, подвергнув тело второму крещению, спалил его душу.

— Ты нарушил клятву, — сказал Эндер. — Ты пошел против воли деревьев-отцов.

— Никто и волоска на его голове не тронул, — ответил Воитель.

— Неужели ты действительно думаешь, что сможешь кого-нибудь обмануть своими лживыми оправданиями? — горько усмехнулся Эндер. — Всем известно, что не дать лекарства умирающему человеку — это такой же акт насилия, как и ударить его в самое сердце. У вас имелись лекарства. Вы ведь могли помочь ему.

— Это все Воитель, — пробормотал один из присутствующих братьев.

Эндер обернулся к пеквенинос:

— А вы способствовали ему в этом. И не думайте, что сумеете свалить вину на него одного. Да не перейдет никто из вас в третью жизнь. А что касается тебя, Воитель, да не заползет на твой ствол ни одна из матерей.

— Это не людям решать, — ответствовал Воитель.

— Ты сам рассудил себя, когда решил, что можешь убить, чтобы победить в споре, — возразил Эндер. — А вы, братья, вы встали на его сторону, когда не остановили его.

— Ты нам не судья! — выкрикнул один из братьев.

— Нет, судья, — кивнул Эндер. — Равно как и любой другой обитатель Лузитании — человек, дерево-отец, брат или жена.

Они перенесли тело Квима в машину. Джакт, Кванда и Эндер забрались туда же. Ларс и Варсам повели машину, на которой приехал Квим. Несколько минут Эндер диктовал Джейн послание, которое она должна была передать Миро, оставшемуся в городке. Три дня ничего не изменят, Новинья сегодня же узнает, что ее сын умер от руки пеквенинос. А факт, что она не захочет выслушивать оправдания Эндера, не подлежит сомнению. Останется ли она женой Эндера, когда он вернется на территорию колонии, сказать было трудно. Да он и не пытался угадать. Ясно одно — Новинья лишилась своего сына Эстевано.

— Ты будешь Говорить о нем? — спросил Джакт, когда машина поплыла над капимом. Ему довелось только однажды слышать, как Говорил Эндер, еще на Трондхейме.

— Нет, — ответил Эндер. — Не думаю.

— Потому что он был священником? — спросил Джакт.

— Я и раньше Говорил о служителях Господа, — покачал головой Эндер. — Нет, я не буду Говорить о Квиме, потому что незачем. Квим был таким, каким был, и он сам избрал себе смерть — он остался верен Господу и продолжал проповедовать пеквенинос. Мне нечего добавить к истории его жизни. Он достиг совершенства.

Глава 11

НЕФРИТ МАСТЕРА ГО

— Ну вот. Начало смертям положено.

— Самое забавное, что это твои люди первыми совершили убийство, не человек.

— Но ведь вы тоже первыми напали на человека, положив начало войнам.

— Мы начали, зато они закончили.

— Как же так получается — эти люди каждый раз начинают так невинно, а заканчивают только с большей кровью на руках?

Ванму молча следила, как слова и цифры бегут по пространству дисплея, зависшего над терминалом ее хозяйки. Цин-чжао спала, тихонько сопя рядом на циновке. Ванму чуть-чуть поспала, но что-то разбудило ее. Какой-то крик, раздавшийся неподалеку; словно человек вскрикнул от боли. Крик прозвучал будто бы во сне, приснившемся Ванму, но когда она пробудилась, отголоски его еще бродили по комнате. И голос принадлежал не Цин-чжао. Какому-то мужчине, и звучал он так надрывно. Крик-стон. Ванму показалось, что кто-то умер.

Но она не решилась встать и отправиться на разведку. Этот дом принадлежал не ей; она должна была все время находиться рядом с хозяйкой, пока та сама не отошлет ее. Если бы потребовалось поставить Цин-чжао в известность о причинах крика, пришла бы служанка и разбудила Ванму, а уже она, в свою очередь, разбудила бы госпожу — ибо, пока у женщины есть доверенная служанка и нет мужа, только руки служанки могут без разрешения касаться тела госпожи.

Поэтому Ванму лежала с открытыми глазами и ждала, не придет ли кто-нибудь сообщить Цин-чжао, почему такое страдание прозвучало в крике, достигшем даже этой комнаты, которая находилась в задней половине дома Хань Фэй-цзы. Пока она ждала, ее глаза привлекло движение на дисплее — компьютер следовал программе поиска, которую задала ему Цин-чжао.

Бегущие строки на дисплее остановились. Что-нибудь случилось? Ванму приподнялась на локте; ей удалось разглядеть последние слова, которые выдал компьютер. Программа поиска была завершена. И на этот раз привычная лаконичность — СВЕДЕНИЙ НЕ ОБНАРУЖЕНО, РЕШЕНИЯ НЕТ, ОТКАЗ, — с которой ответствовал в случае неудачи компьютер, отсутствовала. На экране возникло какое-то сообщение.

Ванму встала и подошла к терминалу. Она поступила в точности так, как учила ее Цин-чжао: нажала соответствующую комбинацию клавиш, которая сохранит всю поступившую в компьютер информацию, что бы ни случилось. Затем Ванму вернулась к Цин-чжао и нежно дотронулась до ее плеча.

Цин-чжао пробудилась почти мгновенно; спала она всегда очень чутко.

— Компьютер что-то обнаружил, — сообщила Ванму.

Цин-чжао освободилась от остатков сна с такой легкостью, словно скинула с плеч платок. Через секунду она уже сидела за терминалом, вчитываясь в слова сообщения.

— Я вычислила Демосфена, — сказала наконец она.

— Кто же он такой? — затаила дыхание Ванму.

«Великий Демосфен — нет, нет, ужасный Демосфен. Моя хозяйка желает, чтобы я относилась к нему как к врагу». Тот самый Демосфен, чьи слова так потрясли ее, когда она впервые услышала их от отца, читавшего вслух одну из его статей. «До тех пор пока один человек заставляет других преклоняться перед собой только потому, что обладает силой стереть с лица земли их самих и все, чем они обладают и что так любят, — до тех самых пор нам следует страшиться». Ванму услышала эти слова, когда была еще в младенческом возрасте — тогда ей было всего три годика, — но запомнила их на всю жизнь, потому что они были связаны с определенным эпизодом. Снова у нее в уме возникла картина: отец прочитал эти строчки, мать что-то возразила, и вот тогда он рассердился. Он не ударил ее, нет, но он весь напрягся, и рука его чуть-чуть дернулась, словно его тело возжелало ударить и он лишь неимоверным усилием воли поборол желание. После этого, несмотря на то что никакого насилия не произошло, мать Ванму склонила голову и что-то пробормотала — напряжение спало. Ванму поняла, сейчас перед ней предстало то, что описал в этих строчках Демосфен: мать склонилась перед отцом потому, что он обладал достаточной силой, чтобы причинить ей боль. И Ванму тогда очень испугалась, как испугалась сейчас, при одном воспоминании; услышав слова Демосфена, она сразу поняла, что это правда, и одновременно подивилась, как отец мог произнести их, даже согласиться с ними и вместе с тем не понять, что повел себя таким образом, от которого предостерегал его Демосфен. Вот почему Ванму всегда с вниманием относилась к любым изречениям великого — ужасного — Демосфена. Каким бы великим или ужасным он ни был, она знала — он говорит правду.

— Не он, — поправила ее Цин-чжао. — Демосфен — женщина.

Ванму даже затаила дыхание. «Значит, вот как! Все-таки женщина. Неудивительно, что я различила такое сочувствие в речах Демосфена; ведь это женщина, и она отлично понимает, что значит, когда над тобой постоянно кто-то властвует. Это женщина, поэтому она мечтает о свободе, о том часе, когда ей не придется исполнять вечные обязанности, возложенные на нее. Неудивительно, что в ее речах сияет огонь революции, однако они всегда остаются словами и никогда не несут собой насилия. Так почему же не замечает этого Цин-чжао? Почему Цин-чжао решила, что мы обе должны ненавидеть Демосфена?»

— Женщина по имени Валентина, — прошептала Цин-чжао, но затем в ее голосе прозвучал благоговейный трепет. — Валентина Виггин, рожденная на Земле более чем три… три тысячи лет назад.