что мог сделать ваш отец, и часть меня задается вопросом, осознают ли они вообще, насколько все было плохо на самом деле.
Его руки сжимаются вокруг меня, притягивая мое тело вплотную к своему.
— Ты слишком наблюдательна для своего же блага.
— А ты слишком предан для своего, — говорю я ему.
— Это не так, — бормочет он, проводя пальцами по моим волосам.
Между нами воцаряется тишина, и я прижимаюсь головой к его груди, а по моему лицу все еще текут тихие слезы при мысли о том, какой ад придется пережить Леви, чтобы спасти меня от беды. Прошло всего десять минут, а я уже боюсь, что могли сделать с ним люди Джии. Он все еще восстанавливается, ему все еще больно, несмотря на храброе лицо, которое он надевает каждый раз, когда встречается с моим взглядом.
Черт, я люблю его так сильно, что это причиняет боль.
— Я люблю тебя, Роман, — шепчу я. — Я знаю, что говорила тебе это раньше, но мне нужно, чтобы ты знал, насколько серьезно я это говорю. Я так долго была такой упрямой и отказывалась признаваться в этом даже самой себе, но мысль о том, что Леви вот так забрали и он не знает, как сильно я его люблю… клянусь. Я использую каждый шанс, который у меня есть… мне нужно, чтобы ты знал.
Объятия Романа, кажется, смягчаются вокруг меня, когда он тихо выдыхает.
— Даже если бы ты не произнесла этих слов — Леви знает. Мы все знаем, потому что видим это в твоих глазах каждый раз, когда ты смотришь на нас. Это одна из причин, по которой я не избиваю их до полусмерти и не требую, чтобы ты была только моей. Я бы не отнял у них такую любовь, и я чертовски уверен, что не отнял бы ее у тебя.
Я отталкиваю его и смотрю в его темные глаза, внимательно слушая, как он продолжает.
— То, как ты выкрикнула эти слова, несмотря на страх и отчаяние в твоем голосе, я могу гарантировать, что эти слова повторяются в его голове снова и снова. Твои слова — это то, что поможет ему пройти через это.
Мои губы сжимаются в тонкую линию, крохотная искорка надежды зарождается глубоко в моей груди.
— Я могу только надеяться, — говорю я ему, прежде чем снова упасть в его объятия и смотреть, как медленно восходит солнце, отбрасывая длинные тени на большую гостиную и напоминая мне, что сегодня новый день — новый день, чтобы выжить, новый день, чтобы процветать, и новый гребаный день, чтобы забрать то, что принадлежит нам.
22
Дни. Проходят гребаные дни, прежде чем звонок, которого мы так отчаянно ждали, наконец поступает на телефон Романа. Он бросается к нему, берет трубку с кухонной стойки и тут же отвечает на звонок. Он включает громкую связь, и его голос разносится по большой кухне.
— Мик. Есть информация?
Я спрыгиваю со стойки, мои глаза расширяются, когда я подхожу к Роману, мне нужно быть ближе, как будто это каким-то образом поможет мне лучше слышать разговор.
— Я отправляю тебе видео прямо сейчас, — говорит Мик, его голос наполнен странными эмоциями, которые я не могу понять. — Джиа отправила это твоему отцу.
Моя грудь вздымается от тяжелого, неистового дыхания, когда телефон Романа пикает от входящего видеосообщения. Маркус подходит ко мне, как только Роман открывает видео. Он меняет позу так, чтобы мы все могли видеть экран, и в ту секунду, когда начинается воспроизведение видео, у меня подкашиваются колени.
Маркус хватает меня за локоть, удерживая на ногах, пока мы смотрим на Леви на экране, его запястья скованы наручниками и удерживаются тяжелыми толстыми цепями над головой. Его ноги едва касаются земли, а красивая голова наклонена вперед, он уже измучен и готов сдаться.
— Дерьмо, — говорит Маркус, другая его рука опускается на мое бедро, когда он придвигается ближе ко мне.
Слезы наполняют мои глаза, и я беру телефон из рук Романа, поднося его ближе, изучая каждый сантиметр его кожи, который я могу разглядеть в затемненной комнате. Это не похоже на камеру. Она более просторная, но это определенно не пятизвездочный замок, в котором я жила, пока была в плену.
Роман запускает руки в волосы, его глаза темнеют, когда он начинает расхаживать по узкому проходу между кухонным островом и шкафчиками за ним.
— Только не говори мне, что ты переслал это видео моему отцу.
— Нет, я этого не делал, — говорит Мик, напоминая мне, что он все еще на линии, в то время как мои глаза остаются прикованными к экрану, наблюдая за Леви, болтающимся на цепях. — Подумал, что ты захочешь сохранить это в тайне. Это пришло минуту назад, и я сразу же позвонил тебе.
— Ты что-нибудь узнал? — Спрашивает Роман, когда в кадр входит мужчина с черной маской на лице. Я напрягаюсь, и испуганно вздыхаю, и этот звук заставляет Романа остановиться рядом со мной, снова заглядывая через мое плечо в экран.
— Да, моя команда сейчас работает над этим, — говорит Мик, не подозревая об ужасах, переполняющих мое сердце, от которых почти невозможно дышать. — Нам удалось открыть черный ход в систему наблюдения Моретти. Возможно, нам удастся наладить прямую трансляцию, но это будет непросто. Кто бы ни работал с ее техникой, он хорош, но не лучше меня.
— Хорошо, — огрызается Роман, его глаза прикованы к экрану. Человек в маске приближается к Леви с хлыстом в руке и, подобно молнии, наносит удар, оставляя красную, окровавленную отметину прямо на его груди, резкий треск раздается в динамике телефона. Леви вскрикивает, его голова запрокидывается назад в агонии, а звук парализует меня. — Сделай это.
Я прикрываю рот рукой, пытаясь подавить рвущийся из горла вздох, не в силах оторвать взгляд от видео. Ублюдок в маске наносит еще один удар, и я снова падаю на грудь Маркуса, едва удерживая себя в руках. Слезы застилают мне глаза, когда я наблюдаю за мучениями Леви и ненавижу те муки, которые, должно быть, терзают его сейчас.
Маркус издает тихое ругательство, его пальцы больно впиваются в мое бедро, пока он наблюдает за тем, как его брат проходит через ад.
— Леви сильный, — шепчу я, не уверенная, кого пытаюсь убедить. — Он справится с этим.
Кого я обманываю? Он только что прошел через ад, только что видел, как его брат чуть не умер. Сколько еще мы все можем это выносить? Это не первое родео Джии,