Если раньше попытка выбраться отсюда воспринималась всегда одной просьбой к Царю: дать разрешение построить корабль, чтоб уплыть — то теперь степень свободы для выхода несколько возросла. В самом деле, за все время нахождения здесь он не видел ни одной стоящей посудины, на которой можно было переплыть хотя бы на соседний остров, не говоря уже о том, чтобы пересечь море-океан. Только маленькие одно-двухместные лодки для прибрежной рыбалки, либо добычи моллюсков-пурпурниц. Но этого не может быть у народа, живущего на морском побережье, да, к тому же, по слухам, приплывшего на эти острова в незапамятное время с материка. То есть, были корабли! Были, да сплыли. За ненадобностью.
Гуанчи, если не считать своих великолепных навыков свиста, оказались носителями речи, которую способен понимать любой северянин, будучи хоть ливом, хоть суоми, а хоть и вепсом. Угадал же семи пядей во лбу Пермя Васильевич, что это — меря! Меря — морской народ, к тому же, легкий на подъем: сегодня он по Волге пробирается, чтоб осесть посреди лесов и болот, завтра — грузится на корабли и уходит на закат. Так же когда-то поступила чудь белоглазая: жила себе в Китеже, да в одни прекрасный момент вся изжилась. Ни чуди, ни Китежа. Как сквозь землю провалились, только из-под озерных вод колокол нет-нет, да и пробьется своим звоном.
Загадок много, но шансы найти ответы на них не равны нулю. Какие бы странные эти ответы ни были. Садко приободрился — впервые за долгое время с тех самых пор, когда случившийся бунт выбросил его за борт корабля во всех смыслах этих слов, у него в душе зажглась Надежда. Не все так плохо, все гораздо хуже. Настолько хуже, что в этом даже есть что-то хорошее. Минус на минус непременно дает плюс.
— Yesterday, all my troubles seem so far away. Now its look as thou there here to say, Oh, I believe in yesterday. Suddenly, now I have to be or use to be. That is shadow handing over me. Oh, yesterday, came suddenly, [114]
— запел Садко, отчаянно перевирая слова и теряя смысл. Кантеле издавало такие звуки, что по спине у слушателей бегали друг за другом мурашки. Не оттого, что струны были созвучны со скрипом трущегося по железу мокрого дерева, а оттого, что просто очень здорово.
Сам певец сейчас отрешился от происходящего, от вкуса мяса, от аромата меда, от беседы, в которой Эйно Пирхонен был едва ли не главным действующим лицом, от пляски огня на сучьях, от гуанчей и ливов, от того, что незаметно стала подкрадываться темнота, а недалекое море громко вздыхало прибоем. Перед его мысленным взором пролетали картины минувших дней, череда которых в конечном итоге привела его сюда, на маленький остров в безбрежном океане.
6. Афера Садка-богатого гостя
Дела на торговом поприще у новоиспеченного купца шли в гору. Это означало, что чем больше он прилагал усилий, чтоб организовать свое маленькое предприятие, тем выше он подымался. Но также это подразумевало: тем труднее забираться дальше, и тем легче оборваться вниз. Очень скучно, если к этому делу не относиться творчески. А творчески получалось не всегда.
Садко не забросил свой кантеле, радовал слух соратников Олафа на всяких корпоративах, а в первую очередь, конечно, радовал себя. Его даже начали приглашать дядьки из банды Ярицслэйва, потому как песни лива незаметно делались востребованными и уже знаменовали собой, якобы, утонченный вкус. Нашлись слэйвины, которым опротивели несчастные медведи с вороватыми чиганами, они тайно зазывали к себе Садка.
«И гусли свои диковинные прихвати», — говорили они. — «Такие звуки только у тебя получается извлекать».
Садко удивлялся, какие такие звуки? Даже для профилактики позволил самому главному новгородскому музыканту сыграть на своем кантеле, опасаясь втайне, что найдется какой-нибудь завистник, и выкрадет его рукотворный инструмент. Ни у кого, действительно, не получалось так играть, как мог это делать Садко.
«За душу берет», — говорили слэйвины и посылали подальше чиганов с их псевдовосторженными завываниями. Скоро Садко с официальными визитами посетил, вооружившись кантеле, всех, пожалуй, видных князей и их подручных. За исключением, конечно, Ярицслэйва. Тот часто бывал занят: устанавливал демократию в Шелонской пятине, крестил тамошний народ водой до потери пульса, изводил вольнодумие, рассаживал своих воевод с воинами-ухарями по крепостям, якобы для охраны. Словом, готовил почву. И все это тайно, чтоб никто не прознал. Но даже, будучи в Новгороде, Садку упорно предпочитал все тех же чиган: они хоть и подворовывают, но им и по башке можно дать — не обидятся. Впрочем, лив отсутствию внимания Ярицслэйва совсем не печалился.
Застолья у прочих князей были схожи в некоторых моментах. Например, считалось хорошим тоном громко восторгаться друг другом и тут же за спиной говорить гадости, понижая голос до зловещего шепота. А когда на грудь принято изрядное количество бражки, то ничего нет зазорного в хвастовстве. О таких застольных прениях народ легенды слагал, не скупясь на эпитеты. У детей они были вместо считалок в играх.
«Все на пира наедалися, Все на пиру напивалися, Похвальбами все похвалялися. Иной хвастает бессчетной золотой казной, Другой хвастает силой-удачей молодецкою, Который хвастает добрым конем, Который хвастает славным отчеством, Славным отчеством, молодым молодчеством, Умный хвастает старым батюшкой, Безумный хвастает молодой женой». [115]
Все нормально, все в порядке вещей, да этикет слэйвинский, будь он неладен, требовал, чтоб в похвальбе принимали участие все, даже приглашенные гусляры. А Садко был горяч, вскипит в нем ярость наследная, уж и не потушить, ждать, когда сама выкипит. Не любил он попусту языком молоть, хоть тресни — не нравилось о себе, своей избранности и удачливости распространяться. Наверно, страшился, что все это можно потерять в один не самый прекрасный день. Поэтому, если доводилось в слэйвинской компании сидеть, он отмалчивался, либо вовсе уходил, не считаясь с хозяйскими запросами.
К тому времени у него и дом уже свой стоял на Софийской стороне, и семейство в порядке, и на черный день припасено. Жить можно, причем, даже, вполне хорошо жить.
На торжественном собрании, посвященном удачному предприятию князя Владимира, хлыща и интригана, Садко оказался совсем случайно. Даже без своего инструмента, поэтому пришлось пользовать хозяйские гусли. Получилось вполне пристойно, лишь сам Владимир пристал, как банный лист: что еще можешь, сколько земли у тебя, где лавки твои стоят и прочее, прочее. Уж каким образом он завел музыканта, но ударила Садку кровь в голову, так ударила, что выбила всю осторожность.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});