— А, может, не придет? — лелея слабую надежду, спросил Мишка. — Может, он занят?
Словно в ответ из-за каменного поворота неторопливо вышел высокий мужчина вполне богатырского сложения. Его светлые волосы прекрасно гармонировали с пронзительно синими глазами и рыжей бородой. Раздетый до пояса, кожа красно-коричневого цвета, какая бывает под длительным воздействием лучей жаркого южного солнца только у северян. Облаченный то ли в килт, то ли у жены юбку отобрал.
— Терве, — сказал он, нисколько не смущаясь присутствием незнакомцев.
Оказывается, он мог разговаривать на вполне человеческом языке, причем, понятном всеми. Это было удивительно, поэтому никто из троицы пришельцев не ответил, словно воды в рот набрали. За всех поздоровался Садко.
— Виделись, — приветствовал он Эйно Пирхонена. — Мы тут с друзьями посидеть немного решили, так сказать, пообщаться. Нельзя ли как-нибудь костерок организовать, закуску какую, питье?
— Можно, — пожал могучими плечами гуанча.
Наступила пауза, стало тихо, только лошадь переступила с ноги на ногу около своего объедаемого кустика. Видать, продолговатые листики пришлись ей чрезвычайно по вкусу.
— Так ты по-нашему разговаривать умеешь! — восхищенно сказал Мишка, обретая дар речи.
Илейко, разделяя его чувства, восторженно присвистнул.
— Не свисти — денег не будет, — строго сказал Эйно Пирхонен.
— Ребята! — вдруг, едва ли не завопил Пермя. — Так ведь это меря! Правду вам говорю. Посмотрите на него. Какой он гуанча? Это настоящий ярко выраженный самый народный меря. И говорит он с примесью рамешковского диалекта. Я бы вообще сказал: на рамешковском.
— Ну и что? — снова пожал плечами местный житель. — Ты, небось, тоже не на слэйвинском языке, либо каком-то ромейском блажишь.
— Братцы, да он наш! — обрадовался леший и с протянутой рукой подскочил к гуанче. — Я Мишка Торопанишка. А это — Пермя Васильевич, да Илейко Нурманин. Садка ты уже знаешь.
— Эйно Пирхонен, — осторожно пожал протянутую руку Эйно Пирхонен.
— Кхм, — сказала лошадь, вероятно посчитавшая, что и ее надо было представить.
— Действительно, — поддержал ее Садко. — Так как бы нам насчет посидеть?
— Сидите, — то ли разрешая, то ли предупреждая, сказал гуанча. Он оставался невозмутим, однако никаких лишних телодвижений, чтобы обеспечить товарищей музыканта запрашиваемым, не совершал.
Пермя встал со своего места, вытащил из котомки кремень и в два удара распалил сухую траву и несколько веток, оказавшихся под рукой. Мишка, подхватившись, тут же принялся добывать хворост. Илейко почесал в голове и, в свою очередь, пошарив в седельных сумках, извлек на всеобщее обозрение аппетитный кусок копченого мяса и несколько ржаных лепешек.
Огонь разгорался, больше на трапезу ничего добавлено не было: воду из фляг пить было как-то некультурно, что ли. Эйно Пирхонен, доселе не вмешивающийся в приготовления, отошел чуть в сторону и высвистел по направлению, откуда пришел сам, замечательную руладу. Ему никто не ответил, но совсем скоро к ним пришел еще один гуанча, выглядевший абсолютно также: синие глаза, светлые волосы, высокий рост, разве что помоложе. Он молча поставил перед Эйно Пирхоненом объемный сосуд, кивнул ему головой и ушел.
— Итак, — внезапно сказал гуанча, когда все расселись по своим местам вокруг маленького костра. — Что мне передать Царю?
— Наш пламенный привет, — ответил Илейко, который вообще-то думал, что их гость и есть самый главный на этом острове.
Садко по праву старожила разлил напиток из сосуда всем по кружкам, причем каждый из вновь прибывших принюхался, стараясь не особо это афишировать. Пахло хмельным медом, ничем особым не отличаясь от запаха пития, что варят дома. Да и по вкусу — почти то же самое, разве что более приторный. Эйно Пирхонен тоже выпил наравне со всеми. Он нисколько не ощущал смущения в кампании незнакомых людей, будто к ним вот так заявляются из ниоткуда каждый день по десятку человек.
— Знаешь, Морской Царь — мудрый, — сказал Садко, обращаясь к гуанче. — Он сам сможет объяснить, откуда взялись эти ребята. Они шли себе, никого не трогая, попали в туман — и вот уже здесь. Все просто.
— Зависит от того, где шли твои друзья, пока не попали в туман, — ответил Эйно Пирхонен.
Троица переглянулась: стоит ли распространяться об источнике Урд, древе Иггдрасиль?
— Ну, — принял на себя ответственность Пермя. — Мы были у Норн.
— Да ну? — то ли удивился, то ли поиздевался гуанча.
— Как пришли к ним, так и ушли, — сказал Илейко. — Туман, искривление пространства, все такое[112]. А были мы у Ловозера. Ну, не совсем, конечно, там, а двигались мы от него. Шли, шли, вот и пришли — здравствуйте, девочки.
— Занимательно, — согласился Эйно Пирхонен. — Пусть Царь разбирается, он умеет решать такие запутки.
— А по мне что-нибудь решил? — подал голос Садко.
— Решил, — кивнул головой гуанча. — Теперь ты не один — вон, друзья пришли. Торопиться некуда. Пурпур научитесь добывать, женщин найдете, не жизнь — малина.
Музыкант вслух застонал, как от зубной боли, отклоняясь назад. А Эйно Пирхонен рассмеялся неожиданно тоненьким голосом и махнул рукой:
— Расслабься, друг. Откуда же мне знать, что у Царя на уме? Пошутил я. Он, подозреваю, сам тебе скажет о своем решении. Налей-ка еще по кругу.
Да, главный гуанчи, вне всякого сомнения, был международный человек-загадка[113]. Он знал много, причем области его знаний простирались далеко за пределы подвластных ему островов. Садко иногда подозревал, что где-то в недрах Иерро есть некий источник мудрости, возле которого непременно пасется оракул, либо дремлет в вечном полусне Вещий, например, Олег. Точнее — просто Вещун, без имен и титулов. Пойдет к нему Царь и в приватной беседе что-то интересное выпытает. А потом щеки дует.
Теперь, когда волшебным образом все само по себе разрешилось, Садко перестал думать, как же поступать с товарищами-земляками. Свобода от этого беспокойного состояния позволила другой мысли поселиться в мозгу: если они добрались до самого дальнего острова в океане без помощи всяких плавсредств, без затрат времени, то почему бы не найти обратный путь.
Туман помог парням вместе с лошадью пройти сначала на берега Урд, который, если верить легендам, течет, пес его знает, где на севере, может быть, даже, и на каком-нибудь уединенном острове посреди холодного океана. Не может быть путь односторонний, а если он таковой есть, то это значит всего лишь одно: кто-то препятствует тому, чтобы им пользовались.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});