— Вы повторяетесь не только в этом, — сказал молодой человек.
— Да, я знаю — «разладившаяся женская дружба» или потерявшиеся и вновь обретенные, — ответила Рут, поняв вдруг (только уже произнеся эти слова), что она цитирует утомительное вступление Эдди О'Хары.
Эдди за кулисами поначалу испытал прилив радости, а потом подумал, что, может, она посмеивается над ним.
— Плохие любовники, — добавил настойчивый молодой человек. (Вот хорошая темочка!)
— Любовник в «Том же самом родильном приюте» был вполне ничего себе, — напомнила Рут неугомонному молодому человеку.
— Отсутствие матерей! — прокричала пожилая женщина.
— И отцов, — отрезала Рут.
Алан Олбрайт зажал голову руками. Он отговаривал ее от вопросов и ответов. Он сказал ей, что если она не чувствует в себе сил пропустить мимо ушей грубое или язвительное замечание, то лучше вообще отказаться от вопросов и ответов. И ей не следует «быть вечно готовой уязвить в ответ».
— Но мне нравится язвить в ответ, — сказала ему Рут.
— Но тебе не следует делать это ни в первом, ни даже во втором ответе, — предупредил ее Ален. — Два раза будь вежливой.
В принципе Рут соглашалась с этим, но ей было трудно следовать его совету.
Алан считал, что не следует обращать внимание на первую и вторую грубость. Если же кто-то пытается уязвить тебя или проявляет к тебе явную враждебность в третий раз, то можешь выдать ему по полной программе. Может быть, для Рут этот принцип был слишком уж джентльменским.
Зрелище Алана с опущенной на руки головой побудило Рут пренебречь этим демонстративным неодобрением. Почему она так часто испытывала желание находить в нем недостатки? По большей части она восхищалась привычками Алана — по крайней мере его привычками, связанными с работой, и она не сомневалась в том, что он оказывает на нее положительное влияние.
Рут Коул требовался редактор для ее жизни больше, чем для ее романов. (В этом с ней согласилась бы даже Ханна Грант.)
— Следующий вопрос, — сказала Рут.
Она пыталась говорить веселым голосом, даже доброжелательным, но скрыть враждебность интонации было невозможно. Она не приглашала публику задавать вопросы — она бросала ей вызов.
— Где вы черпаете ваши идеи? — спросила у автора какая-то невинная душа; это был какой-то невидимый, странно бесполый голос в громадном зале.
Алан закатил глаза. Он называл такие вопросы «шоппинговыми»: обывательские домыслы, согласно которым составные части романа покупаются где-то, как товар в магазине.
— Мои романы — это не идеи, у меня нет никаких идей, — ответила Рут. — Я начинаю с персонажей, а это приводит меня к проблемам, которые у этих персонажей могут возникнуть, и так вот каждый раз и складывается история.
(Эдди, сидевший за кулисами, почувствовал, что хорошо бы ему достать блокнот и делать записи.)
— Правда ли, что у вас никогда не было работы — настоящей работы?
Это снова был тот же самый дерзкий молодой человек, который спрашивал, почему она повторяется. Она не вызывала его — он сам, без приглашения задал свой вопрос.
У Рут и в самом деле никогда не было «настоящей» работы, но, прежде чем Рут успела ответить на этот оскорбительный вопрос, Алан Олбрайт встал и повернулся, явно намереваясь обратиться к невежливому молодому человеку в одном из задних рядов зала.
— Писать — это и есть настоящая работа, умник! — сказал Алан.
Рут знала, что он ведет счет. По этому счету он уже два раза проявил вежливость.
За вспышкой Алана последовали аплодисменты средней громкости. Повернувшись к сцене и Рут, Алан подал ей характерный знак — провел большим пальцем правой руки по горлу. Это означало: сходи со сцены.
— Благодарю, благодарю вас еще раз, — сказала публике Рут.
По пути за кулисы она остановилась, повернулась к залу и махнула на прощание рукой — аплодисменты публики были по-прежнему теплыми.
— Почему вы не раздаете автографы? Все другие писатели подписывают книги, — крикнул ее преследователь.
Прежде чем она успела продолжить свой путь за кулисы, Алан снова встал и повернулся. Рут не нужно было смотреть, что он сделает, она заранее знала — Алан выставит ее мучителю средний палец. Алану очень нравилось выставлять людям средний палец.
«Он мне и в самом деле нравится, и он на самом деле будет защищать меня», — подумала она.
Но Рут не могла отрицать и того, что временами Алан вызывает у нее раздражение.
Когда они вернулись в комнату отдыха, Алан дал ей еще один повод для раздражения. Первым делом он ей сообщил:
— Ты так и не сказала, как называется книга!
— Я забыла, — сказала Рут.
«Что ж такое — он всегда редактор?»
— Я и не думал, что ты будешь читать первую главу, — добавил Алан. — Ты мне говорила, что она, на твой взгляд, слишком юмористична и не дает представления о романе в целом.
— Я передумала, — сказала ему Рут. — Я решила, что хочу немного юмора.
— Кажется, тебе было не очень смешно, когда начались вопросы и ответы, — напомнил он ей.
— Но я, по крайней мере, никого не называла «умником», — сказала Рут.
— Я осадил этого типа два раза.
Пожилая дама с полиэтиленовым пакетом с книгами пробралась за кулисы. Она соврала кому-то, пытавшемуся ее остановить, сказав, что она — мать Рут. Попыталась она соврать и Эдди, которого обнаружила в дверях комнаты отдыха; Эдди, как всегда нерешительный, стоял наполовину в комнате, наполовину вне ее. Старуха с пакетом приняла его за кого-то вроде охранника.
— Мне нужно поговорить с Рут Коул, — сказала пожилая дама Эдди.
Но он увидел книги в пакете.
— Рут Коул не дает автографов, — предупредил ее Эдди. — Она этого никогда не делает.
— Пропустите меня. Я — ее мать, — соврала пожилая дама.
Эдди меньше чем кому бы то ни было нужно было приглядываться к старухе, чтобы понять, что она лжет, — та разве что была приблизительно одних лет с Марион. (Марион теперь было семьдесят один.)
— Мадам, — сказал Эдди старухе, — вы никакая не мать Рут Коул.
Но Рут услышала, как кто-то называет себя ее матерью. Она прошла мимо Алана к дверям, где пожилая дама ухватила ее за руку.
— Я привезла эти книги из самого Литчфилда, чтобы вы их подписали, — сказала старуха. — Это в Коннектикуте.
— Не следует выдавать себя за чью-то мать, — сказала Рут.
— Тут по одной для каждого из моих внуков, — сказала пожилая дама.
В пакете было пять-шесть экземпляров, но, прежде чем пожилая дама начала доставать книги из пакета, у дверей появился Алан, который, положив свою большую руку на плечо старухи, принялся легонько выталкивать ее из двери.
— Вам же было сказано: Рут Коул не дает автографов, — сказал Алан. — Мне очень жаль, но если бы она сделала это для вас, то поступила бы несправедливо по отношению ко всем другим людям, которые тоже хотят получить ее автограф.
Старуха проигнорировала его. Она не выпускала руку Рут.
— Мои внуки в восторге от всего, что вы написали, — сказала она Рут. — У вас на это уйдет всего две минуты.
Рут стояла как вкопанная.
— Прошу вас, — сказал Алан даме с полиэтиленовым пакетом, но та с удивительной резвостью опустила свой пакет и сбросила руку Алана с плеча.
— Не смейте меня трогать, — сказала старуха.
— Она — моя мать, да? — спросила Рут у Эдди.
— Конечно же нет, — ответил Эдди.
— Послушайте, я прошу вас подписать эти книги для моих внуков! Ваши собственные книги! — сказала Рут пожилая дама. — Я купила эти книги…
— Мадам, прошу вас… — сказал Алан старухе.
— Да что с вами в самом деле такое? — спросила старуха У Рут.
— Идите вы в жопу с вашими внуками, — сказала ей Рут.
У старухи вид был такой, словно ей отвесили пощечину.
— Что вы мне сказали? — спросила она.
В ней была какая-то властность, которую Ханна назвала бы «поколенческой», но Рут скорее приписала бы это богатству и привилегиям отвратительной старухи — ее назойливость явно не была следствием одного только возраста.
Рут залезла в полиэтиленовый пакет и вытащила оттуда один из своих романов.
— У вас есть ручка? — спросила она Эдди, который пошарил в кармане своего мокрого пиджака и вытащил оттуда ручку с красными чернилами — свою любимую учительскую.
Надписывая книгу старухе, Рут повторяла вслух слова, которые писала: «Идите вы в жопу с вашими внуками». Она сунула книгу назад в пакет и хотела было вытащить вторую — она намеревалась на всех них оставить это пожелание, не ставя своей подписи, но старуха отобрала у нее пакет.
— Как вы смеете? — воскликнула она.
— Идите вы в жопу с вашими внуками, — решительно повторила Рут голосом, которым обычно читала выдержки из своих романов. Она вернулась в комнату отдыха, на ходу говоря Алану: — Вежливость на два вопроса — в жопу. Вежливость на один вопрос — в жопу.