— А давай, когда они будут говорить, я подойду и удивлённо посмотрю на них через решётку? — предложил Алексей Смирнов.
— Хорошая идея, решётку только не урони, она на соплях. Пишем второй дубль! — немного охрипшим голосом выкрикнул я.
* * *
— За что посадили? — спросил дядя Лёша Смирнов своего сокамерника после того, когда был сделан второй дубль и мы переставили камеру так, чтобы в кадр попали двое наших заключённых, а тяжеленную решётку вообще унесли подальше от места съёмок, так как она постоянно норовила кого-нибудь придавить.
— Да не за что, по глупости вляпался, — скорчил смешное лицо Крамаров-Косой. — Неделю как в отпуск приехал из командировки.
— Ну-ну, — криво усмехнулся дядя Лёша.
— Значит, дело было так, — Крамаров изобразил на лице усиленную работу ума. — Вышел я вчера на улицу. Погода стояла… не помню я погоду. Решил по комиссионкам пробежаться. Шмотья разного прикупить, а то после лагеря, пионерского, всё поистрепалось. Иду значит, смотрю, а мне навстречу идёт…
— Участковый? — хохотнул Смирнов.
— Тьфу, на тебя. Какой участковый? Женщина идёт, греческая! — вспылил Крамаров.
— Иностранка?
— Причём здесь иностранка? — Савелий Крамаров от возмущения потряс кулаками. — Ну, ты дядя и темнота. Баба греческая идёт навстречу, Венера Афонская, ну которая ещё без рук.
— Инвалидка что ли?
— Сам ты — инвалид! — рявкнул Крамаров-Косой. — Это памятник без рук, а она с руками. Ноги — во, глаза — во, фигура — во. Одним словом — Венера Родосская.
— Ну-ну, заливай дальше, — захихикал дядя Лёша Смирнов и, хотел было откинуться на стену, но вовремя вспомнив, что она может рухнуть, просто потянулся.
— Я тебе чё, заливочная машина, заливать? Не буду больше ничего рассказывать, — обиделся Крамаров и, тут же широко улыбнувшись, добавил, — в общем, слушай, что было дальше. Я значит, причёску поправил, галстучек затянул и к ней: «Девушка-девушка, а как вас зовут?». Она мне: «Зина. А вас?». Нет, ты понял? Она ко мне на вы. Ведь по мне сразу видно, что дворянская кровь.
— А что потом? В пивную пошли? — хохотнул дядя Лёша.
— Ну, ты дядя и темнота, кто же с такой красотой сразу в пивную идёт⁈ — опять разнервничался Крамаров-Косой. — Я тоже представился, что меня зовут Косой, эээ, то есть Фёдор Петрович. И потом я спрашиваю: «Интересуетесь чем-то или так прогуляться зашли?». А она: «Да, шубку ищу из норочки». А я: «Есть такая шубка, из норочки, точно ваш размер». А она: «И серьги есть вот с таким камушком?». А я: «И серьги точно такие же имеются». Она глазищами на меня так хлоп-хлоп и дальше спрашивает: «А браслетик со змейкой и одним изумрудным глазком, тоже у вас?». А я: «И браслет тоже у меня. Ха-ха».
— Ты что на овощной базе работаешь? — заинтересовался Смирнов.
— Сам ты — овощебаза. Неважно где я работаю. В общем, договорились мы с ней встретиться в ресторане. Она сказала, что за деньгами сбегает и заодно причёску поправит. А я должен весь товар прямо по списку принести туда, где можно спокойно выпить шампанского. Ты понял, на что она намекает? Ха-ха-ха! — захохотал Федя Косой.
— Враньё. Красивую бабу с деньгами и тебя, охламона, даже представить рядом не могу.
— Потому что ты — тёмный деревенский увалень, — вновь обиделся Крамаров. — Слушай, что было дальше, ха-ха!
На этих словах актёры замерли, так как весь диалог данного эпизода они отработали на высшем профессиональном уровне. Можно сказать, что дядя Лёша Смирнов и Савелий Крамаров прожили часть своей жизни в «шкуре» моих вымышленных персонажей, вложили душу в мою фантазию. И вдруг я обратил внимание, что вся съёмочная группа настороженно смотрит в мою сторону.
— Камера стоп, снято! — опомнился я. — Сейчас отодвигаем правую стену и снимаем план, где у нас Федя Косой сидит через плечо дяди Лёши. И весь этот же самый дубль снимаем на этом крупном плане.
— А потом? — поинтересовался главный оператор Василич.
— Затем возвращаем правую стену на место, убираем левую и снимаем так же через плечо короткие фразы дяди Лёши.
— А потом? — спросил Савелий Крамаров.
— Потом обед и перебираемся на улицу, — ответил я. — Диалог между Федей Косым и Нонной, которая у нас Зина, снимаем на территории «Ленфильма».
— А по сценарию написано, что разговор идёт около комиссионки, — возмутилась Нонна Новосядлова. — Опять жульничаешь?
— Верно, — улыбнулся я, — разговор запишем здесь, где меньше уличного шума и любопытных глаз. А в комиссионном магазине и за его пределами подснимем только картинку.
— А потом? — спросил Леонид Быков.
— После улицы едем в ресторан «Нева», где снимаем заключительный эпизод. — Я встал со стула и замахал сценарием над головой. — Товарищи дорогие, запомните сегодняшний день! Сегодня уникальный случай — мы делаем десятиминутное кино, которое будет снято и смонтированно за одни сутки.
— Мировой рекорд, — хохотнул Быков. — Это ты, Феллини, хорошо придумал. Но не забывай у нас ещё «Зайчик» не готов.
— Я помню-помню, там граф у огорода мы затравили рыска, — пролепетал я и вдруг закричал техникам, — стойте! Не троньте стену камеры предварительного заключения! Не надо раньше времени ломать тюрьму! Давайте ещё запишем финальную фразу.
— Враньё, так не бывает? — уточнил дядя Лёша Смирнов, посмотрев в сценарий.
— Какое враньё? Век воли не видать! Ха-ха-ха! — захохотал Савелий Крамаров, подыграв своему партнёру.
— Точно, — кивнул я. — Век воли не видать.
* * *
После обеда работа пошла без прежнего энтузиазма и производственного рвения. И те кто трудился за кадром, и тот кто входил в кадр, перед последним эпизодом в ресторане «Нева» заметно устали. А вот Савелий Крамаров, на которого ложилась основная нагрузка в моём дебютном фильме, бегал и прыгал по площадке как заведённый.
— Давай-давай, хватит филонить! — покрикивал он. — Снимаем эпизод с танцем! Собрались!
— Да-да, собрались, товарищи, — поддакнул я неугомонному актёру. — Василич, сейчас сделай средний план, на котором Федя Косой сунет взятку саксофонисту в саксофон и потребует исполнить песню. Затем камеру резко переведёшь на Эдуарда Хиля, который объявляет номер, и снимаем только одних музыкантов — один куплет, один припев. А сам танец запечатлеем после небольшой паузы.
— Да понял я, понял, — заворчал главный оператор. — Я ещё в автобусе раскадровки посмотрел. Дайте больше света на сцену! Темно!
— А когда ты будешь снимать меня? — тихо спросила Нонна.
Конечно, роль у моей красавицы выходила не очень большая. Несколько её фраз мы сняли на улице, несколько красивых крупных планов сделали в комиссионке. Кстати, директор комиссионного магазина так перепугался, подумал, что к нему нагрянули с проверкой из ОБХСС, что я беднягу разубеждать не стал. Намекнул, что мы делаем короткую зарисовку для Смольного и попросил пять минут не мешаться под ногами, иначе ОБХСС потом покажется детской сказкой.
— Нонна, дорогая, если у меня всё задуманное получится, то я буду снимать тебя всю жизнь, — улыбнулся я. — А сейчас, ты сидишь за столиком и мило смеёшься над тем, как танцует наш влюблённый джигит Федя Косой.
— Хорошо, — кивнула актриса.
— Приготовились к съёмке! — заголосил я в мегафон. — Тишина в ресторане! Камера! Мотор! Начали!
— Сцена № 15, дубль один, — отчеканила ассистентка Любочка и хлопнула хлопушкой.
И вдруг Савелий Крамаров замер на пять секунд, о чём-то серьёзно задумался, и так же неожиданно на его лице нарисовалась озорная солнечная улыбка, и он произнёс:
— Маэстро, я неделю назад из командировки приехал в отпуск, сыграй нашу, пионерлагерную. Ха-ха! — хохотнул он и сунул десять рублей в раструб саксофона.
Камера переместилась на солиста ансамбля, и Эдуарда Хиль в большой и красивый микрофон сказал:
— Специально для дорогого гостя из солнечного Магадана исполняется песня «Вода-вода».
Затем певец махнул правой рукой своим музыкантам и запел: