— Феллини, — неожиданно попытался меня остановить Геннадий, но было поздно, так как я мысленно уже настроился на хорошую драку.
За несколько секунд я преодолел с десяток метров до гаража, заскочил в проём между каким-то кирпичным строением и увидел всю шайку-лейку в полном составе. Пятеро старых знакомых хулиганов сидели на деревянных пеньках и раскладывали картишки на столе, сделанном из ящиков из-под стеклотары. Ещё на самопальной столешнице была бережно расстелена свежая газетка, а рядом стояла початая бутылка «Агдама». Кто из гопников Калёный, я догадался сразу, узнав хулигана, который несколько дней назад тыкал в меня заточкой. Кстати, он меня тоже признал.
— Что, суки, не ждали? — рявкнул я и прямым ударом с ноги врезал ближайшему ко мне малолетнему бандиту.
А так как этот недотёпа сидел на пне, то падая, он снёс своим телом самодельный стол и разлил бутылку дешёвого советского портвейна. Дальнейшие же события развивались не менее стремительно. Потому что пока враг не опомнился, его следует бить жёстко, быстро и безжалостно, но не выход за рамки закона. Второй гопник, кстати, тоже удостоился от меня удара ногой в грудь. И также временно выбыл из схватки.
Однако Калёный, который сидел на противоположной стороне стола, не растерялся, он тут же вскочил и выхватил из кармана нож, сказалась лагерная закалка. Зато двое других пареньков, видя, что дело приобретает слишком крутой оборот, бросились наутёк. «Двое лежат, двое бегут, один пока ещё стоит», — мысленно отсчитал я про себя и, схватив самодельный стол, запустил его в Калёного, целя, прежде всего, в нож.
Хулиган как-то неудачно дернулся, и лезвие его ножа вошло в столешницу. Из-за чего на мой резкий прыжок навстречу гопник среагировать не успел. А когда я вышел на расстояние удара, быстрая двоечка в голову выбила из Калёного любое желание к сопротивлению. Кстати, рухнув на задницу, хулиган потерял и своё холодное оружие — единственный козырь в драке.
— Ты чё к нам привязался⁈ — заголосил он, размазывая кровавые сопли. — Мы сидим здесь никого не трогаем. Захотел пятнадцать суток? У меня свидетели есть, да, пацаны?
— Лида, сколько этот мудак выбил денег из твоего младшего брата? — спросил я у девушки, которая вместе с Генкой появилась за моей спиной.
— Десть рублей и ещё рубашку порвал, гад, — прошипела девчонка.
— Ничего не докажете, кто это видел-то, ха-ха? — криво усмехнулся Калёный.
И я мгновенно пробил пяткой в колено гопника. А так как у моих ботиночек имелся хороший каблук, то временная хромота хулигану была обеспечена.
— Сукаааа! — заорал он.
— Рот закрой, чертило, пока я тебя сам с ноги не заткнул, — прошипел я. — Люди пришли с работы, устали, хотят дома отдохнуть, а ты шумишь, нарушаешь общественный порядок. Гони, сучонок, пятнадцать рублей.
Калёный криво усмехнулся, глазки гопника тревожно забегали, до скудных мозговых извилин дошло, что я на многое способен, поэтому мятые денежные купюры из внутреннего кармана пиджака появились через пару секунд. Я быстро отсчитал требуемую сумму, а остальные деньги швырнул прямо в рожу гопнику, после чего добавил:
— Если мне ещё раз пожалуются на твоё поведение, не отвечающее кодексу строителя коммунизма, то я тебя, козла, поставлю в тазик, залью ноги цементом и брошу в Неву. И вас двоих гавриков это тоже касается. — В доказательство напоследок одному из гопников я отвесил смачный пендель.
— Я же говорю, что с каждым индивидуумом нужно всегда общаться на понятном ему языке, — сказал я, когда мы покинули этот укромный уголок воровской романтики.
— Мальчики, — вдруг запричитала Лида, — я даже не знаю, как вас и благодарить. Давайте я вас хоть чаем напою. Ведь эти хулиганы весь двор уже замучили.
— Можно и чаю, — крякнул мой друг. — Хотя я на чай сегодня не наработал.
Генка очень подозрительно покосился в мою сторону, хотел что-то спросить, но передумал. Наверно, в какой-то момент он догадался, что перед ним стоит не тот самый армейский дружок, с которым он нёс службу и отхватывал «звездюлей» от товарищей старослужащих. Геннадий явно что-то заподозрил, но при своей девушке с расспросами не полез.
— Мне бы руки помыть, — улыбнулся я, показав кровь на кулаках.
— Вот и замечательно, — обрадовалась она.
Надо сказать, что подруга Генки жила далеко не в царских платах. В комнате, размером с мою жилплощадь, Лида ютилась с младшим братом и матерью. Кстати, когда мы появились, её братишка пятиклассник сидел с книгой в руках и что-то увлечённо читал. Под левым глазом паренька сиял свеженький бланш. И вид у мальчишки был такой затюканный и задохлый, что если ему в ближайшие годы не заняться спортом, то отгребать от разного хулиганья придётся всю оставшуюся жизнь.
— Привет, ковбой, что читаешь? — улыбнулся я, пока Лида и Генка пошли ставить чайник.
— Собака Баскервилей, — пискнул он. — У нас есть полное собрание сочинений Артур Конан Дойля.
— Ого, — присвистнул я, рассматривая книги на полке, — Фенимор Купер, Стендаль. Хорошо живёте.
— Не жалуюсь, — буркнул мальчишка.
— И на синяк под глазом тоже не жалуешься?
— Я упал, — обиделся он.
— Книги — это хорошо, это полезно для интеллектуального развития, — сказал я, выглянув в окно. — А ты знаешь, что древнегреческий философ Сократ, кроме того, что был неглупым малым, прекрасно дрался на кулаках?
— Ну и что?
— А то, что он вывел правило «трёх да». Вот смотри, — я повернулся к пареньку и спросил, — ты согласен с тем, что девочек надо защищать?
— Да.
— Ты не будешь спорить с тем, что хулиганство — это зло?
— Не буду, — пискнул паренёк.
— А согласен ли ты с тем, что когда подрастёшь, девочек от хулиганов должен защищать именно ты?
— В принципе согласен, — понуро ответил мальчик.
— Молодец, — улыбнулся я.
И тут дверь в комнату отварилась и, кроме чайника с кипятком и заварника с чаем, Лида к столу принесла ватрушки с картошкой. Из-за спины девушки выглянул Генка, который показал в руках бутылку сухого вина «Алиготе». А за Геннадием в помещение вошли ещё две юные барышни, примерно двадцати лет отроду.
— Познакомься, Феллини, это мои подруги: Валя и Таня, — смущённо пробормотала Лида.
— Очень приятно, — кивнул я, догадавшись, откуда к чаю внезапно материализовались ватрушки и вино.
— А почему — Феллини? — захохотала высокая и худощавая Татьяна, буквально влетев комнату.
— Он мой незаконнорождённый отец, — хмыкнул я.
* * *
Тем же вечером, ровно к 22 часам по Москве я вернулся на «Ленфильм». Жизнь к этому времени всё ещё бурлила в кафе и в разных кабинетах киностудии. Ибо творческая мысль нашего киношного бомонда не знала покоя ни утром, ни днём, ни вечером. Особенно бойко творчество выплёскивалось наружу под хорошую закуску, в хорошей компании и под хорошие напитки.
Мне, кстати, тоже предлагали у Лиды и напитки, и закуску, и само собой компанию. Но моё сердце влюблённого джигита требовало совсем иных впечатлений и переживаний. «Облико морале руссо туристо, он не гуляй на стороне и не пей по триста», — бурчал я себе под нос, когда спешил к телефону, чтобы позвонить в Москву и услышать голос красавицы Нонны Новосядловой.
Однако в коммунальной квартире, куда я первым делом дозвонился, актрисы не оказалось. Следовательно, на выбор мне оставалось два пути: либо срочно хватать кинжал и лететь в Москву, либо позвонить на вахту в училище имени Щукина. Так как театральные творческие искания мало чем отличались от киношных, и так же могли затянуться до глубокой ночи.
— Алло, — наконец услышал я родной голос из Щукинского училища. — Что уже ревнуешь? Хи-хи, — захихикала Нонна.
— Да, — буркнул я, — вот взял в библиотеке «Отелло» перечитываю сцену удушения Дездемоны, и ты знаешь, сразу как-то стало спокойней на душе. Вот послушай, о чём нам пишет Шекспир: «Кому неверная ты отдала сопливый мой платок? Убью, коли узнаю, что спрятан он в лоток!». Ха-ха.