Сид сошелся с Малкольмом, в основном из-за денег на наркотики, и, конечно, я не хотел иметь с этим ничего общего. Малкольм говорил ему: «Да, Сид, мы дадим тебе то, что ты хочешь», – а потом, когда год или около того спустя запахло жареным, просто его бросил.
Я абсолютно четко понимал, что не могу оставаться ни в этой группе, ни с кем-либо из этих людей. И потому, когда Стив и Пол улизнули в Бразилию, даже не сказав мне об этом, все было прекрасно – я этого ожидал. На самом деле я даже почувствовал облегчение, но затем озадаченность: «Где мой билет домой? Почему нет денег? Что, мой гостиничный счет здесь не оплачен? ЧТО?!» А потом я позвонил в звукозаписывающую компанию, и мне ответили: «О, нам сказали, что Джонни Роттен уехал в Англию, поэтому мы вас не признаем». Абсурд. Безумие.
Единственным человеком, который хоть как-то обратил на это внимание, оказался Джо Стивенс, друг Малкольма, фотограф. Я рассказал ему, что происходит, и он был просто озадачен и шокирован всем этим. В конце концов он оплатил билет на самолет, чтобы я приехал к нему в Нью-Йорк, пожил немного и прочистил мозги. Какой фантастический поступок. Какой замечательный парень Джо Стивенс.
Потребовалось около недели, чтобы связаться с Бобом Регером из нашей американской звукозаписывающей компании «Уорнер Бразерс». Он тоже счел это безумием со стороны Малкольма. Он приехал и встретил меня в отеле, чтобы помочь со мной разобраться, и тут же кто-то по какой-то причине предъявил ему судебный иск. Чокнутые! Я понятия не имею, что это была за ситуация, но, очевидно, она на самом деле связала нас обоих – что реально окупилось для меня пару лет спустя.
Я дал интервью «Нью-Йорк пост», чтобы изложить свою точку зрения. Я не хотел, но это нужно было сделать. Я тогда был не в том настроении, чтобы разбираться с этим, но, как заметил Джо Стивенс: «Посмотри, что этот долбаный Малкольм говорит о тебе», – и ему нужно было ответить.
Это было по-настоящему жестоко, по-настоящему злобно. Он просто хотел убедиться, что у меня больше не будет никаких шансов на продолжение карьеры, пытался вбить гвозди в мой гроб вместо того, чтобы оставить все как есть и сказать: «Что ж, наши пути разошлись…» Нет, и это действительно укрепило мою решимость: «Прекрасно, я поквитаюсь с тобой, уебок! Полный вперед – как только вернусь в Англию, сразу к адвокату… Я хочу расставить все по местам».
На мой взгляд, они разрушили все, что было блестящим и славным в Sex Pistols, то единство, своим эгоистичным дерьмом они надрали задницу всем нам. И чем все это кончилось? Преклонением перед грабителем поезда? За мой счет, на мои деньги?
Потом мне пришлось подать на них в суд, типа: «Привет, разве я не в счет? Помните меня? Я написал песни!» – по крайней мере, тексты песен, и, откровенно говоря, если быть честным с самим собой и со всеми остальными, я не думаю, что кто-то когда-либо покупал пластинку Sex Pistols из-за соло на гитаре, барабанов или баса – хотя я и не смог бы создать тексты без этих трех составляющих. Но я никогда не получал того уважения и любви, которые, как мне кажется, мы как группа действительно должны испытывать по отношению друг к другу. Так что нажритесь дерьмом и умрите, вы, пидоры. Это мой вежливый способ сказать, что у нас все могло бы быть хорошо.
Кто цензурирует цензоров? # 1
Не судите, да не судимы будете
По-видимому, недавно в Интернете появилось старое аудиоинтервью со мной 1978 г., в котором я рассказываю о Джимми Сэвиле и говорю что-то вроде: «Все знают, что он растлитель малолетних, но нам нельзя об этом говорить». Я не помню интервью. Мне сказали, что это была Вивьен Голдман, но я рисковал, затронув тему задолго до того, как все это стало достоянием общественности. Да, надо всегда рассказывать все так, как оно есть, как ты на самом деле это видишь, и не умалчивать то, что тебе реально пришлось пережить за кулисами.
Люди называли меня грязным, отвратительным Секс-пистолетом или типа того. Но что, блядь, это за херня? Разве вы не знали, что происходит с ним, с этим узаконенным, дряхлым извращенцем? Он получил орден ПОЧЕТА, потом стал сэром Джимми Сэвилом, но я не думаю, что когда-либо вообще существовали хоть какие-то сомнения относительно того, кто он такой и каковы его намерения. На самом деле мне не кажется, что и сейчас обнародованы все эпизоды того скандала. Все знали. Это было общеизвестно, но существовал некий негласный заговор молчания.
С самого раннего возраста, глядя на него в Top of the Pops, ты понимал, что с ним что-то не то. И он всегда ухмылялся, как бы намекая. По его глазам можно было догадаться, чем он занимается, прочесть язык его тела.
Так вот откуда я узнал о Сэвиле – его глаза. Я мог сказать, что он был лживым и скрывал что-то темное и уродливое, и он ухмылялся, словно зная, но не заявляя. Откровенная наглость, она сводила меня с ума. Это то, что я обычно делаю – наблюдаю за глазами человека и понимаю, что с ним происходит. Мне кажется, у лучших актеров или актрис все говорят их глаза. Кэтрин Хепберн, Питер О’Тул, Шарлотта Рэмплинг. Вы видите столько глубины в том, что они делают. Они способны выйти за пределы слов. Это почти музыкально.
Радиодиджеи в Британии в начале-середине 70-х были богоподобны. Если они не издевались над маленькими детьми, то определенно издевались над кем-то еще, потому что их власть становилась все более всепоглощающей и диктаторской. И они смели пропагандировать себя там, на радио «Би-би-си», как эталон хорошего вкуса, от их негативного влияния зависели чьи-то карьеры.
Конечно, «Би-би-си» потребовалось ужасно много времени, чтобы впервые поставить пластинку Sex Pistols, и я сомневаюсь, что они часто это делают и по сей день. С тех пор мне пришлось пережить всевозможные строгие отказы, и все от этих поставщиков хорошего вкуса, которые в то же время занимаются ужасно развратными вещами. И у меня не было иного выбора, кроме как восстать против этого и получить запрет навсегда или же попытаться придерживаться общей линии, что, конечно, я сделать не мог.
Глава 6. Избавление от альбатроса[191]
В то время люди в Англии хотели жить в крошечных комнатушках, которые было бы легко отапливать зимой. Моя гостиная на Гюнтер-Гроув, напротив, представляла собой просторное помещение, почти как бальный зал; в своей задней части она соединялась с кухней, наверху