мелодичные ритмы были просто прекрасны, но, бог мой, диалог, который велся в песне, абсолютно иной, настоящий хардкор. Это противопоставление выглядело пугающе громко: невероятно грустные песни боли и страдания, даже революции, внутри счастливых мелодий. Очень эффективный способ донести свое послание.
Такие песни, как «Born For A Purpose» Dr Alimantado, относятся к числу тех, что изменили мою жизнь. Я думаю, текст в ней гениален, это звучит особенно фантастически, когда ощущаешь, что у тебя нет смысла жить. Типа не навязывайте мне жизнь! «Ого! Здоро́во, Ямайка! У тебя там хорошие мозги работают». Для меня это было совершенно определенно одним из тех моментов, когда ты слышишь песню и понимаешь, что это утверждение высшего порядка. Например: «А-а-а, мы здесь все вместе – люди, которым не все равно, которые действительно думают о том, что они делают, и знают, что они на этой планете для того, чтобы сделать что-то позитивное».
Рано или поздно на Гюнтер-Гроув приходили все, кто имел отношение к регги, потому что у нас, конечно, была такая звуковая система, которая им нравилась, но главным образом потому, что это был дом, где к вам никто не относился предвзято или с осуждением. Добро пожаловать, все до единого, и никаких проблем.
В начале 1978-го я провел месяц на Ямайке. Я хорошо ладил с Саймоном Дрэйпером, вторым лицом после Ричарда Брэнсона в Virgin. Он был бывшим военным, служившим в южноафриканской армии, но ему было не все равно, он был искренним. Он понимал, что, когда «Пистолз» распались, я мог попасть во всевозможные неприятности, поэтому предложил мне хоть какое-то занятие – поехать в Кингстон, насладиться исходящими оттуда новыми звуками и помочь подписать контракты для нового дочернего регги-лейбла Virgin – Front Line. Создание такого лейбла, как мне казалось, было отличной идеей, и я испытывал огромное уважение к Саймону и Ричарду за то, что они делали для меня на личном уровне.
Когда же мне представилась такая возможность, я сказал: «Послушайте, я поеду туда не один. Я знаю, что там будут и другие парни из Virgin, но мне нужна своя рабочая команда». Команда из людей, которые заслуживали того, чтобы быть там, но на самом деле не имели бы особого отношения ко всяким подписаниям. Я не ожидал, что они возьмут на себя такую нагрузку; это не их задача. Мне нужны были люди, непосредственно связанные с этим местом. Поэтому я предложил Дона Леттса, диджея с дредами из клуба «Рокси», и Денниса Морриса, фотографа, который сделал много снимков «Пистолз» уже ближе к концу группы.
Дон и Деннис казались мне правильными ребятами, потому что у них там была семья, а это важно. Я думал от чистого сердца, а не с эгоистичной точки зрения банды британцев, отправляющихся в Испанию. Это не должно было стать каникулами всякого наглого хулиганья. Я мог бы заполнить до отказа парочку самолетов, но мои намерения были совсем иные. Я не собирался этого делать, чтобы не оскорбить Virgin или чтобы это не было воспринято как такая увеселительная поездка. Нет, я отнесся к делу очень серьезно. Для нас троих это, скорее, было похоже на музыкальное паломничество.
Брэнсон встретил нас в аэропорту на «роллс-ройсе» 1940-х гг. с плоской крышей. Это было просто потрясающе – ехать через Кингстон в этой абсурдно напыщенной а-ля индийский раджа машине. Ямайцы, будучи теми, кто они есть – очень громкими, – всегда выскажут тебе парочку-другую острых словечек, чувак! Казалось, на нас обрушилась стена оскорблений, цинизма и остроумия. Таково было мое знакомство с Ямайкой, и я бесконечно благодарен.
Поэтому я немного потрудился на Брэнсона, чтобы убедиться, что он обращает внимание на правильные группы. Это было захватывающе – посещать разные студии и слышать разные стили. Ходить по музыкальным магазинам да просто ввязываться во все это дело всерьез, начиная по-настоящему любить этих людей.
Открытое дружелюбие идей раста[195] было поразительным. Мне казалось, это отличный ключ к пониманию того, каким мог бы стать правильный новый мировой порядок. А ведь то время, как все прекрасно знают из их записей Боба Марли, ямайцы терпели худшее из худшего, вся эта бедность и политическое насилие, но они шли по жизни легко, с улыбкой – какое удивительное превосходство!
Посмотрите, сколько бед им пришлось пережить, чтобы стать Ямайкой, начиная с рабства. Боже мой, эти парни прошли через настоящую мясорубку. Со всеми этими спорами между Народной национальной партией (PNP) и Ямайской лейбористской партией (JLP) (или JVC, как я их называл) в стране шла гражданская война. Настоящий хаос. Когда ямаец говорит «Мир!», это обладает для меня некоторым весом, потому что они действительно очень искренне имеют это в виду. Они реально знали, что такое пережить войну. Ямайцы не трусы, они храбрые парни, храбрые мужчины, женщины и дети.
Мы открыли магазин в отеле «Шератон» в Новом Кингстоне и вскоре обнаружили, что большинство музыкантов уже знали о нас и толпами повалили, чтобы нас увидеть. Это нарушало многие социальные табу, существовавшие в то время на Ямайке, потому что вокруг растаманов сложилась очень негативная штука, они ассоциировалась с грязью и непристойностью, ленью и бродяжничеством.
Тогда вышла отличная пластинка под названием «Ain’t № 40 Leg Pon Di Dread»[196] Джорджа Нукса, ставшая ответом ужасному городскому мифу, который получил широкое распространение, – будто на пляже был найден мертвый растаман, а у него в дредах ползали сороконожки. Очевидно же, что их там не было до того, как он умер, но мы все знаем, как побеждают заголовки, и в погоне за сенсациями журналисты не обращают внимания на реальные факты.
Итак, там, на Ямайке, все полагали, будто в прическе раста прячутся всевозможные грязные насекомые, и поэтому им приходилось прятать свои дреды. Можно было попасть в тюрьму просто за то, что ходишь с непокрытой головой. Например, когда Дон прыгнул в гостиничный бассейн, поднялся крик – его волосы плавали на поверхности, в то время как остальная часть тела была в четырех футах под водой. Однако когда эти парни пришли к нам, у нас ничего такого не было. «Вы можете снять шапку… Послушайте, я тоже сниму тренч».
Я отправился туда почти без шмоток. У меня был тренч, две футболки, пара туфель на толстой подошве, широкополая шляпа, типа как у Ли Ван Клифа, – и синий бондажный пиджак, больше ничего. Я не ожидал такой жары.
Кстати, бондажный пиджак был от костюма, сделанного Вивьен для американского турне. Я настоял, чтобы на этот раз в штанах была хоть какая-то промежность! И я не хотел, чтобы молния шла с зада наперед, мне