ему еще чашку, – приказывает Боллову кто-то, находящийся позади меня.
Диомед Раа выходит из отсека хранения посадочной шлюпки через секцию заключенных. Его распущенные волосы падают на плечи, он в скорсьюте – облегающем полимерном костюме с капюшоном, с защитой от электромагнитного излучения и карманами для регенерации воды. За плечами развевается штормовой плащ, который постоянно меняет цвет и от этого кажется живым.
– Если ты так боишься Пандоры, поставь воду и иди.
Охранник так и делает – оставляет пластиковый кувшин на пустом сиденье. Я чуть не заваливаюсь набок – эх, стащить бы кувшин целиком! – но все же терпеливо смотрю, как Диомед открывает его и наливает мне новую порцию. Все-таки я лелею надежду убедить его, что мы с ним одной породы. Он дает мне всего одну чашку взамен разлитой. Здесь мало милосердия. Но за время нашего плена даже среди охранников я видел меньше бесчувственной жестокости, чем во внутренних областях…
– Спасибо, – выдавливаю я.
Теплая вода дарит новую жизнь моему горлу.
Диомед смотрит на меня без улыбки и направляется в сторону главной рубки.
– Почему она была в Пропасти? – спрашиваю я.
Он останавливается. Жаль, что я в свое время не прочитал его психологический профиль в базе данных разведывательного бюро Мойры. Помню, что он был вторым наследником после своего старшего брата Энея, погибшего в битве при Илионе. Похоже, Диомед принял вызов судьбы. Нелегкое это дело – быть наследником. Уж я-то знаю.
– Заткнись, Кастор, – бормочет мне Кассий. – Прими подарок и помолчи.
Но я не затыкаюсь. Даже если Кассий не желает признавать факты, эти люди – наша родня. И если я не буду ворошить осиное гнездо, с нами поступят по их усмотрению и перспектив у нас останется немного. Это неприемлемо.
– Она была в Пропасти не просто так, – говорю я Диомеду. – И похоже, без разрешения вашего отца. – (Диомед оборачивается, окидывая меня оценивающим взглядом мастера клинка: глаза, потом руки, потом шрамы.) – Вы хоть знаете почему? Или это юрисдикция Криптеи? – Молчание говорит за него. Вот оно. Щель в эмоциональном стоицизме этого человека. Я взываю к тому, что кажется самым сильным его чувством – к солдатской чести: – Если вы действительно благодарны нам за спасение Серафины, взамен спасите нас. Не дайте нам увидеть Ио. Мы всего лишь торговцы. Мы думали, что наткнулись на утиль. Все, что мы видели, – это ангары, камеры и этот корабль. Но мы оба знаем: пленников, увидевших что-либо за его пределами, никогда не отпустят домой. Позвольте мне, моему брату и нашему пилоту вернуться туда, откуда мы пришли. Это будет благородно. Жизнь за жизнь.
– Мой брат еще ребенок, – унижается перед рыцарем Кассий. – Прости его болтливость. Он вырос среди чужих.
Диомед возвращается ко мне и смотрит, склонив голову набок, словно на любопытнейшего из жучков.
– За пределами Пояса нет таких глаз, как у тебя. Ты красивый мальчик. Верно? – (Я помалкиваю.) – Сколько тебе лет, марсианин?
– Двадцать.
– Твой брат прав. Ты говоришь, как один из наших детей. – Небрежно демонстрируя силу, Диомед хватает цепь, прикрепленную к задней части моего намордника, и дергает ее так сильно, что я невольно поднимаюсь на ноги, а моя шея болезненно сгибается. – Тут требуется урок. Я преподам его тебе.
– Не надо… – бубнит из-под своего намордника Кассий.
Диомед нажимает что-то на своем датападе, и по наморднику Кассия с жужжанием пробегает электрический разряд. Неистово сотрясаясь, Кассий падает на сиденье, а меня волокут за цепь через тюремный отсек на погрузочную платформу. Диомед толкает меня в центр створок люка в полу, и мои колени упираются в истертое перекрестие нарисованной красной буквы Х. Я не вижу, что он делает у меня за спиной, но слышу лязг металла и чувствую, как злые пальцы страха копаются в моих внутренностях. Мысленно говорю себе: «Это испытание. Замедли дыхание. Не бойся. Оседлай поток».
Диомед, не отрываясь от своего дела, произносит:
– Я помню посланников, которых присылал центр, когда я был мальчишкой. Скользкие политики в превосходных костюмах; руки, унизанные кольцами… – (Я оглядываюсь и вижу, как он разматывает трос, прикрепленный теперь к моей сбруе.) – Все, что они хотели видеть, – это моря Европы. Горы, башни и верфи Ганимеда. Но им всегда приходилось являться к моему деду. Отдать дань уважения Ревусу Раа, потому что сила всегда там, где правит честь. Но когда они входили в мой дом, над ними витал запах насмешки. Они прятались за нашими щитами – и называли нашу семью дикарями у нас за спиной. Деревенщиной. Пожирателями пыли.
Волоча трос за собой, он идет к защищенной пластиковым футляром красной кнопке на стене. От меня требуется каждая унция еще сохранившегося у меня мужества, чтобы продолжать стоять на коленях в центре люка, а не карабкаться в безопасное место. Диомед видит, что я бессилен совладать со страхом, и улыбается. У меня дрожат руки.
– Их поражало гостеприимство моего дедушки. Уважение, которое он им выказывал. Мягкость, с которой он говорил, даже когда Кодованы и Норво скрежетали зубами из-за Реи. Они ошибочно принимали любезность за слабость. Злоупотребляли его добротой. Тогда Фабии усвоили урок, который я собираюсь преподать тебе.
– У меня нет кислородной маски.
– Да. У тебя ее нет.
И с этими словами он бьет по красной кнопке, стальные створки люка у меня под ногами расходятся, и я остаюсь стоять, опираясь коленями лишь на воздух. Желудок подкатывает к горлу. Я вылетаю из трюма, молотя ногами и стараясь задержать дыхание, чтобы не вдыхать отравленный воздух. Мои уши наполняет рев ветра. Затем талию обжигает жуткой болью: трос натягивается, останавливая мое падение, врезается в тело и дергает меня обратно. Мою голову с такой силой встряхивает внутри намордника, что я чувствую, как металл прокалывает кожу и впивается в лобную кость, и у меня перед глазами начинают плясать мигающие огни. Кровь затекает в глаза, и я дергаюсь, прижимаясь к брюху корабля, что мчится по небу, испятнанному кислотно-желтыми облаками.
Мое тело трясет от здешней температуры. Я умру от жара прежде, чем задохнусь от нехватки кислорода. Закрываю глаза. В мой мозг вонзаются огненные иглы. На меня обрушивается яростный рев, мое тело бьется о корпус корабля. И в тот самый момент, когда кислород в легких заканчивается, меня втаскивают за цепь обратно в ангар и швыряют на пол. Я судорожно хватаю воздух ртом и некоторое время не могу открыть глаза. Во всем теле адская боль, а кожа горит огнем, словно меня сжигают заживо. Диомед стоит надо мной. Его темные глаза неподвижны и спокойны, в