План операции примерно такой. В 6 утра от 2-го бастиона выдвигается отряд генерала Соймонова.
— Кажется, ему всего пару лет назад дали генерал-лейтенанта и поставили на 10-ю пехотную дивизию, — вспомнил Ильинский. — Да, точно. Федору Ивановичу пятьдесят четыре, но командир он храбрый и в тылу отсиживаться не привык.
— И это в нашем случае не очень хорошо, — вздохнул я. — Если полезет вперед, то английские штуцерники будут выцеливать его в первую очередь. С ним идет генерал Жабокрицкий с его 16-й пехотной дивизией, он уже сражался вместе с нами у Балаклавы, лучше понимает возможности врага и, надеюсь, в случае чего сможет подстраховать Соймонова. Ну, и мы — там же в первой волне. Итого выходит — 19 тысяч человек и 38 орудий со стороны армии. И с нашей 40 ракет — то, что мы можем позволить себе потратить, оставив хотя бы немного для обороны города — и десять «Ласточек».
— Так мало? — выдохнул мичман Уваров, которого вместе с остальной молодежью я тоже допустил на собрание.
— Хорошо, что после Балаклавы мы хотя бы эти успели привести в порядок, — я покачал головой.
— А «Карпы»? — зажегся мичман. — Те, что были у нас на «Императрице Марии» и фрегатах?
— Они останутся в городе, — ответил я. — То, что мы идем в атаку, вовсе не означает, что можно бросать другие позиции без помощи с неба. Так что «Карпы» в обороне, «Ласточки» в атаке. И… Сразу учитывайте, что четыре из них нам придется оставить для обеспечения связи.
— Итого шесть, — Степан нахмурил брови. — Мало… Но вы рассказывайте, Григорий Дмитриевич, что там еще генералы придумали, а уж мы постараемся сломать голову или что-то еще, но измыслить, как даже такими силами наподдать врагу.
Я кивнул и продолжил. Рассказал про вторую атакующую группу генерала Прокофия Павлова. У него тоже были две пехотные дивизии, 11-я и 17-я, и гораздо больше пушек, целых девяносто шесть. Его соединение должно было выдвинуться со стороны Инкермана, восстановив по пути разрушенный мост, и закрепиться на тех позициях, что к тому времени уже будет взяты нами. С Павловым должен был двигаться и тот самый генерал Данненберг, предложивший великим князьям этот план сражения.
— Значит, Соймонов и Павлов захватывают плацдарм, и тогда командование войсками принимает Данненберг, — подвел итог моему рассказу штабс-капитан Григорьев.
— Знаете, — неожиданно я кое-что понял. — А вам не кажется, что вся эта операция чем-то похожа на 1812 год? Тогда ведь точно так же были две армии Барклая и Багратиона, которые потом передали Кутузову.
— Думаете, генералы, которые прошли через войну с Наполеоном, уже просто не могут по-другому? — немного напряженно спросил Руднев.
— Не думаю, — ответил я. — Сама передача командования, конечно, выглядит странно, словно Меншиков, распределяя роли таким образом, старается проверить в деле как можно больше генералов. Но вот атака через сложный рельеф на укрепленную позицию — вам не кажется, что это похоже уже на Альму? На рывок Боске, когда тот обрушил наш левый фланг всего полтора месяца назад?
— Ничего своего, — Димка Осипов на пару секунд вернулся во времена, когда любил все ругать. Потом огляделся, вспоминая, сколько всего своего только мы сделали за эту осень, и смутился.
— На самом деле, даже если генералы и повторяют удачные решения врага, в этом нет ничего плохого, — заметил я. — Вон в обычной жизни сколько промышленников не отказались бы делать то же самое, и только суды и патентное право их останавливают. Так что использовать успешный опыт — это правильно, это хорошо. Главное, не замыкаться в этом и продолжать двигаться вперед.
— Кстати, насчет движения, — Ильинский вернул разговор к бою. — Что будет после захвата плацдарма?
— Нам надо будет его удержать. Цели идти до конца и терять людей не стоит. Напротив, план строится на том, что мы быстрым рывком, как при Балаклаве, занимаем удачные позиции и заставляем уже врага атаковать и терять людей. Главное, успеть закрепиться. И в этом нам должны будут помочь еще два отряда. 6-й корпус Петра Дмитриевича Горчакова при поддержке кавалерии должен будет ударить от Чоргунской позиции — той самой, откуда мы шли на Балаклаву — и отвлечь на себя французов. С «Ласточек» уже давно приметили, что они выделили корпус Боске как раз на случай прикрытия возможного прорыва, и нужно будет его удержать.
— А городские полки? — спросил ефрейтор Николаев. Ему повышение так и не досталось, но крест с Георгием за храбрость грел сердце, и на суровом морщинистом лице при взгляде на него то и дело появлялась улыбка.
— Сводный отряд из Минского и Тобольского полков под командованием генерала Тимофеева из резервов города тоже готовы ударить и поддержать наш первый рывок с правого фланга, — я рассказал о последнем из запланированных в атаку отрядов.
— Это солдаты… А моряки? Неужели адмиралы не захотели помочь? — голос Ильинского дрогнул. Вот всем хорош свежеиспеченный капитан второго ранга, но иногда уж слишком он романтичен.
— Дмитрий Васильевич, а как ты думаешь, наши пилоты храбрые или нет? — я посмотрел на Ильинского.
— Конечно, храбрые, — тот не сомневался ни мгновения.
— И польза от них есть?
— Конечно.
— А если бы их к тебе дали в абордажную команду? Все три десятка, что мы натренировали — помогли бы они тебе?
— Помогли бы… — начал было Ильинский, но тут же замолчал. — Кажется, я понимаю, о чем ты, Григорий Дмитриевич.
— Всему и всем свое место, — пояснил я для остальных. — Именно на нем мы приносим самую большую пользу. Летчики в небе могут решить судьбу кампании, а в абордажной команде просто умрут, потому что одной храбрости недостаточно. Так же абордажники и штурмовики — в небе они, скорее всего, разобьют «Ласточки», не сумев справиться с ветром, но на своем месте именно они пробьют строй врага, заставляя его бежать, или захватят орудие, которое иначе убило бы сотни других солдат.
— И каково наше место в этом бою? — теперь Ильинский задал самый правильный вопрос.
— Я вижу для нас две главных задачи. Первая — обеспечить связь, самое сложное в сражении такого масштаба. Чтобы каждый полк, каждый отряд вступил в бой именно тогда, когда нужно, — я сделал на этом