сам раненый, а все равно не бросил. Мичман Алферов прикрыл глаза и дал клятву самому господу богу, что не сдастся. Никогда, как бы тяжело ни было, потому что, когда рядом настоящие товарищи, по-другому просто нельзя.
* * *
Николай Прокопьев уже привычно лежал на месте второго пилота. Снова бой, и снова он старший по связи на самом главном направлении. Правда, сегодня с ним не сам Григорий Дмитриевич, а пилоты Алехин и Уваров. Полчаса назад он летал с Ильей, и тот так ловко управлялся с «Ласточкой», что казалось, будто она замирает на одном месте.
А теперь Алехина сменил Уваров, старший в их паре, и он, конечно, делал все совсем не так. С ним «Ласточка» словно постоянно куда-то спешила. Поворачивала, ныряла то вверх, то вниз. Нет, Прокопьев слушал лекции Григория Дмитриевича и понимал, что движение важно, чтобы враг с земли не смог их подстрелить. Но сейчас же они над своими позициями, так к чему лишние маневры? А зависание очень удобно для связи — так точно никакой сигнал не пропустишь.
— Эх, узнать бы, что там происходит, — не удержался Прокопьев, глядя на облака порохового дыма, поднимающегося над правым английским флангом.
— Тихо! — шикнул на него Уваров, крутя головой из стороны в сторону.
Словно опасность какую-то почувствовал, мелькнуло в голове у Прокопьева, и в этот самый момент с резким треском что-то разнесло несущую рейку правого крыла. С запозданием в пару мгновений, показавшихся мичману вечностью, до ушей долетел грохот выстрела. По ним! По ним кто-то стрелял!
С прогнувшимся крылом «Ласточка» резко клюнула вправо, уходя разом на сотню метров в сторону французских позиций. Уваров умудрился закрутить ее восьмеркой, медленно, насколько возможно, сбрасывая высоту. И в этот самый момент мичман Прокопьев увидел вспышки со стороны Инкермана — получилось! Наши вырвались на плато, и теперь надо было только доложить об этом генералу Горчакову. Пусть он больше не сдерживается и ударит по французам, чтобы те ни в коем случае не смогли объединить свои силы с англичанами.
— Держись! — Уваров зачем-то резко дернул «Ласточку» вправо.
Прокопьев только потом понял, что пилот каким-то образом снова успел почувствовать выстрел еще до того, как тот прозвучал. И в этот же момент его зрение, натренированное обращать внимание на любые сигнальные вспышки, уловило еще одну. Только это был не фонарик, а блики солнца на непривычно огромном ружье. И лицо, замотанное белой тканью, из-под которой было видно только черные на солнце зрачки.
— Сейчас опять выстрелит! — заорал мичман, надеясь, что Уваров сможет и на этот раз увести их в сторону.
Но тут хрустнуло перебитое крыло, окончательно отрываясь от «Ласточки», и планер завертело в воздухе. Прокопьев чуть не потерял сознание, ударившись головой об одну из реек, но тут сильная рука дернула его вперед и вытолкнула из планера. Дальше мичман действовал уже на инстинктах. Как на тренировках потянулся к шнуру парашюта, дернул за него, и через мгновение белый купол рванул его вверх.
Теперь надо приземлиться и добраться до своих. Прокопьев закрутил головой, пытаясь понять, где же парашют спасшего его Уварова, но его не было. Похоже, пилота унесло в сторону вместе с остатками «Ласточки». А ведь если бы не он… Неожиданно Прокопьев вспомнил подстреленного по дороге домой мичмана Кононенко. Неужели и его ждала бы та же судьба?
* * *
После такого удачного начала сражения дальше все пошло совсем не по плану. Сперва ракетчики попали под обстрел — как рассказал пребывающий в состоянии шока Димка Осипов, что-то было с зарядами, и им пришлось подбираться ближе. И кто бы знал, что такое может случиться? Потом 4-я пехотная дивизия генерала Киткарта, наплевав на потери, навалилась на правый фланг генерала Павлова и выиграла время, чтобы англичане подвели артиллерию и закрепились на новых позициях.
На левом фланге все вышло еще хуже. Бригада Адамса сначала отошла при появлении полков генерала Павлова, но потом воспользовалась большей дальностью своих ружей и пушек и принялась обстреливать 17-ю дивизию. И хоть бы кто там догадался отдать приказ окапываться. Нет, они мужественно стояли, терпели, а потом, потеряв половину офицеров и несколько сотен солдат, без всякой пользы откатились назад. Наступление на какое-то время замерло, но хотя бы начальный этап плана был выполнен.
Мы выбрались на плато и закрепились.
— Григорий Дмитриевич! — сквозь перестраивающиеся для новой атаки полки ко мне прорвался поручик Арсеньев. И ведь не боится на коне скакать почти на первой линии. — Владимир Александрович ранен, вы сможете помочь?
Я не сразу понял, кто это, но потом подсказала местная память. Владимир Александрович — это сын Александра Сергеевича Меншикова, поэтому ради него и бегает адъютант пресветлого князя.
— Что с ним?
— Задело осколком ядра. В голову и шею, сознание не потерял, но бредит, — тараторил Арсеньев. — Вы говорили, что сможете использовать свои «Ласточки» для доставки раненых! Так поспешите!
Я действительно решил выделить группу Степана именно для спасения тяжелых раненых прямо с поля боя. Да, много мы не сделаем, но хоть кого-то вытащим с того света, и то дело. Недавно как раз отправили один из планеров с генералом Кишинским, который получил неприятное ранение в живот, и никто из полевых медиков не мог остановить кровотечение. Потом был еще один с простым солдатом, лишившимся ноги. Лесовский еще было попробовал возразить, стоит ли ради такого жечь ускорители, но я его даже слушать не стал. И не зря: народ ведь все видит. И когда нижние чины поняли, что ради обычной жизни мы готовы гонять целую «Ласточку», настроение сначала вокруг нас, а потом и дальше как-то разом стало боевым и дерзким.
— Готовить планер? — Лесовский снова оказался рядом.
— Нет, — я покачал головой.
— Нет? Вы за это ответите, капитан, — тут же зашипел адъютант. — Званием, честью и головой. Если Владимир Александрович умрет…
— При полете с травмой головы он как раз и может пострадать, — только отмахнулся я. — Так что пусть едет на платформе с остальными ранеными. Она как раз должна скоро отходить, так что поспешите, поручик Арсеньев. Если, конечно, не хотите ответить потом званием, честью и головой. Так ведь вы сказали?
Адъютант Меншикова покраснел от злости, но ничего не сказал. Развернулся и поскакал обратно, а я вскинул взгляд к небу. Мы уже несколько раз подавали сигналы в сторону Чоргунской позиции, чтобы те выдвигались