в очередной раз подивился тому, как подобную глупость кто-то мог считать нормой. И это с живым примером английского или французского флотов. — Зато были введены комиссии. Капитаны и адмиралы раз в год экзаменовали мичманов, и лучшие из них получали звание лейтенантов.
— Как пеняли Михаилу Петровичу, — продолжил великий князь, — это было копированием с английского «мастер энд коммандер». Да, в то время развитие флота на Балтике и на Черном море пошло разными путями. Рядом со столицей воспитывали дисциплину, которая, как в армии, могла стать основой будущих результатов. Лазарев же ставил, прежде всего, на инициативу своих подчиненных, и царь с Меншиковым поддерживали его в этом. Флот слишком важен для России, чтобы замыкаться на одном пути, и мы должны были на практике выяснить, что будет лучше.
Я слушал, и по всему телу бежали мурашки. Все это время, общаясь с моряками Севастополя, я не понимал до конца, насколько они выбиваются из привычных этому времени рамок и, главное, какой путь им пришлось пройти, чтобы стать теми, кто в итоге целый год сдерживал лучшую армию своего времени. А еще я не понимал другую трагедию этой войны… Тот флот, те офицеры и матросы, которые могли бы стать основой совсем другого флота России — именно они гибли в Крымскую войну. Именно выбитые офицеры Лазарева не смогли передать свои знания дальше и продолжить эту реформу…
А Михаил еще не закончил:
— Сороковые годы. Первые тренировочные бои эскадрами, приказ выходить в море не меньше чем на три недели и, наконец, «корабельные расписания», аналог английского «морского списка», которые разом принесли Михаилу Петровичу сотни недоброжелателей, с кем даже отцу приходилось считаться.
— Что за расписания? — спросил я.
— Если коротко, он предлагал не обращать внимание на происхождение, а назначать и продвигать людей исключительно по способностям, — усмехнулась Анна Алексеевна. — Я сама не представляю, как Лазарева в тот момент не съели. Но Николай Павлович полностью его поддержал, и флот продолжил развиваться. Отец часто бывал в Севастополе и всегда говорил, что тут люди работают не из-за страха наказания, а из-за честолюбия. В самом хорошем смысле этого слова.
— Николай видел, что Лазарев делает то, что должен, и поэтому просто не мог его не поддержать, — пояснил Михаил. — При Крейге Черное море потребляло деньги, и ничего не происходило. При Лазареве траты тоже были немалыми, но адмирал смог не только обучить людей, но и построить для них корабли. Сухие доки, акведук, адмиралтейство, несколько эллингов — Севастополь рос вместе с флотом. С 1844 года Лазарев настаивал на строительстве пароходного завода, но в то время еще не было достаточных для этого оснований и возможностей. Тем не менее, отец не пропустил его просьбу мимо ушей, и Россия начала строить пароходы для рек. Сейчас больше сотни их возят грузы по всей стране, и благодаря им мы поняли, что нам подходит из зарубежного опыта, а что нет. В 1850-м был заложенный военный пароходный завод в Севастополе, в 54-м его уже должны были сдать… Должны были, если бы не началась война.
Я кивнул, в очередной раз убеждаясь в правильности мысли о том, что наше отставание в технологиях было совсем небольшим. Один год, и Россия была бы на равных со своими противниками и на суше, и на море. Причем не на пару лет, купив с десяток чужих кораблей, которые скоро устареют. Нет, у нас была школа, была готовность работать на перспективу… Но враг тем и опаснее, что не только силен, но и умен — сумел воспользоваться небольшим окном возможностей, что ему выпало.
— Что ж, наверно, осталось последнее, о чем я хотел рассказать, — Михаил задумчиво смерил меня взглядом. — То, к чему вела вся эта история, то, что позволит вам на самом деле понять, кто такой Лазарев и почему князь Меншиков сейчас так себя ведет.
— Босфорская операция… — выдохнула Анна Алексеева, и великий князь кивнул.
Босфорская операция? Я никогда ни о чем подобном не слышал, но в свете истории Лазарева и его Черноморского флота от этого стало лишь интереснее.
Глава 21
Слушаю об истории русского Черноморского флота, и по спине то и дело бегут мурашки от осознания масштабов проблем и получившегося результата. До этого у меня иногда бывали мысли, смогу ли я справиться, и теперь точно знаю, что смогу. Если Лазарев не сдался и довел дело до конца, если в городе сейчас такие люди — у меня просто не может не получиться.
И вот финал истории. Как оказалось, еще в 1848 году Николай спросил Лазарева, а сможет ли флот захватить Босфор, и Михаил Петрович взялся за подготовку плана. Причем не просто рисовал карты, как любили это делать некоторые теоретики, а сразу начал с практики. Покупал у турок фирманы на хождение наших кораблей вдоль побережья Османской империи в Черном и даже в Мраморном море. За год была составлена полная лоция всех глубин, и возможный план высадки десанта у Константинополя сразу стал реальнее.
— Не слишком ли это дерзко? — осторожно уточнил я.
— Это разумно, — пояснил Михаил. — Можно вспомнить моего великого предка, Петра. Сколько лет он воевал со Швецией, но именно десанты помогли поставить точку в Северной войне. Так что это была бы даже не первая подобная операция для России.
— И Лазарев сказал, что это возможно?
— Более чем, — кивнул великий князь. — Я читал его записку. В операции должны были принять участие два 100-пушечных корабля, одиннадцать 84-пушечных, восемь фрегатов, четырнадцать пароходов. Также он хотел привлечь малые пароходы, что сейчас патрулировали Кавказское побережье. То есть это была не армия, построенная огромным напряжением на один поход, как Непобедимая армада — нет. Это просто были наши корабли на определенном этапе развития и перевооружения флота. Их и тридцати тысяч десанта, по мнению Михаила Петровича, должно было хватить, чтобы вернуть России второй Рим и проливы. Представляете, какая мелочь на фоне всех остальных войн, что уже были?
«И что еще будут», — выдохнул я про себя.
— Но план не был реализован, — заметил я вслух. — Царь не поверил. Или Меншиков?
— И отец, и Александр Сергеевич оба верили Михаилу Петровичу как себе, но он заболел. Рак желудка. Отдельным приказом его отправили лечиться, но это не помогло, в 1851 году Михаил