такой акцент, потому что в моей истории именно рассогласованность действия и стоила нашей армии победы. — Вторая же задача — помочь сохранить жизни. Враг стреляет дальше нас. Рядом с городом, где наши позиции прикрывает корабельная артиллерия, где у нас есть укрепления, это не имеет такого значения. Но в поле английские винтовки и пушки будут бить дальше, они знают об этом и будут вовсю использовать. И мы должны будем что-то сделать, чтобы их остановить. Итак, какие идеи?
— Дымовая преграда? — Степан напомнил, как мы действовали при Балаклаве.
— Увы, — я покачал головой. — Пока мы не смогли достать больше алюминия, а без него… Мичманы Алферов и Осипов проводят испытания, но подходящего состава пока так и не вышло подобрать.
— Просто выкопаем окопы на месте, — предложил Игнатьев. — Те короткие лопаты, что вы сделали для пехоты вместе с господином Тотлебеном, просто чудо. И при Балаклаве себя хорошо показали.
— При Балаклаве мы стояли под ружейным огнем. Даже не стояли, потому что враг так и не перешел в атаку пехотой. А здесь будут пушки! Конечно, что-то мы выкопаем, и кого-то это спасет, но лучше не стоит рассчитывать, что получится укрыться, как возле четвертого бастиона.
— А помните, как мы пушки таскали к Сарандинакиной балке? — неожиданно вскинулся Руднев.
— Наши «Карпы» не поднимут ничего тяжелее 3-фунтовки, а таких легких пушек и так будет достаточно. Больше сотни. Вот если бы мы смогли притащить хотя бы одну тяжелую батарею, это смогло бы изменить картину, а так…
— А если поднимать не пушки? — Руднев выхватил карту и принялся рисовать схему задуманной им авантюры.
И это действительно была авантюра, но она могла сработать. И могла спасти тысячи жизней. Мы несколько раз все пересчитали, а потом разделились на группы. Кто-то отправился на полигон отрабатывать детали нового плана, кто-то вернулся на позиции — выполнять свою не менее важную работу.
— Коля, — я придержал уходящего одним из последних мичмана Прокопьева. — Я ставлю тебя главным на связь. Две «Ласточки» из четырех возьми с собой к генералу Горчакову. Вы должны будете дежурить в небе по очереди, чтобы ни в коем случае не пропустить сигнал к атаке. Как только бой завяжется, Петр Дмитриевич должен будет узнать об этом и сдержать Боске любой ценой.
— Любой ценой… — очень серьезно повторил за мной мичман Прокопьев, а над воздуховодом землянки мелькнула чья-то тень.
* * *
День пролетел незаметно, следующий — еще быстрее, а вот ночь перед боем тянулась и тянулась. Я было подумал даже бросить попытки уснуть и пойти сразу на позиции, но нельзя. Да, сейчас будет легче, но завтра… Что, если из-за усталости, из-за тяжелой головы я не замечу что-то важное и допущу ошибку, которая будет стоить жизней? Не хочу!
Мысли крутились вихрем: что было, что будет. Иногда думать — это самое настоящее наказание.
— Ефим, — наконец, я не выдержал и позвал денщика. Может, короткий разговор о чем-то далеком поможет отвлечься?
— Спали бы вы, ваше благородие, — отозвался тот. — В смысле, что вы говорите, Григорий Дмитриевич?
— А что ты думаешь о царе, Ефим? — спросил я.
Я ведь уже слышал о Николае от Дубельта, рассказывал мне о нем и Михаил. И вот мне стало интересно, а что думают об императоре России обычные люди. Особенно такие наглые и не следящие за языком, как мой денщик.
— Думаю, что царь — это наш защитник, от бога, а что тут еще думать? — осторожно ответил Ефим. Кажется, на такие темы даже ему разговорить непривычно, ну да я помогу.
— Тогда расскажи мне не что думаешь, а что слышал о нем. Может, какие-то истории?
— Истории? — Ефим задумался. — Ну, я слышал, что у них с царицей любовь истинная. Что царь о народе беспокоится. Делает крепостных крестьян свободными…
— Государственными?
— Ну да, свободными. Ходи где хочешь, занимайся чем хочешь. У меня отец собирается стать почетным горожанином в Смоленске, тогда можно будет меньше податей за зерно платить. А на мой взгляд, главнее, что нас пороть будет нельзя.
— А часто порют вас?
— Не частно, но неприятно. Что обидно, был у нас в городе Сенька Семякин, так он заявил, будто литератор — даже стишков целую книжку написал на десяти страницах. И все! По указу царя литераторов пороть нельзя, у них тонкая душевная организация.
— Что, вообще нельзя наказывать? — усомнился я.
— Почему? Наказывать можно. В тюрьму отправить или в Сибирь. А вот пороть нельзя.
— А что еще слышал?
— Что собака у царя любимая, хоть и странная, не охотничья. Он с ней один по городу с утра бегает, — Ефим начал входить в раж. — И, вообще, царь любит ходить по Петербургу. И если увидит непотребства какие, сразу пресекает. Если солдат какой одет не по форме, все выскажет. Или один раз приметил он парочку пьяных нижних чинов, так хотел их приструнить. Они побежали, а царь погнался. Он сильный, быстрый — догнал их, скрутил и сдал патрулю.
Я слушал Ефима и невольно сравнивал его рассказы с тем, что писали о Николае в будущем. Совсем не похоже, но в то же время все эти истории мне что-то напоминали.
— Еще он мундиры любит, — продолжал Ефим. — Иностранные цари во всяких кружевах и золоте порхают, а наш — всегда в мундире. Причем не парадный он у него, а самый обычный. И работает он каждый день, с утра и до ночи.
У меня в голове щелкнуло. Странно, конечно, но истории Ефима почему-то напомнили мне по своему стилю заметки о Ленине, как тот был на одной ноге с народом. Интересно, эти двое просто оказались похожи друг на друга или это уже пропаганда воспользовалась удачным образом, живущим в народе? Кстати, и мундир вкупе с жуткой работоспособностью — тоже ведь будет. Только в рассказах уже не про Ленина, а Сталина.
После этого разгоряченный мозг выстроил параллель двух веков. Сначала европейская война. Вторжение Наполеона и Первая Мировая. После нее приходит к власти правитель-консерватор и защитник, который помогает стране собраться и сделать технологический рывок. Пара Николай I — Сталин. Потом ожидаемо общество ждет хоть каких-то поблажек, и новый правитель их дает. Пара Александр II — Хрущев. Не повезло, конечно, сыну Николая с