— Ладно, — кивнул Ланн, приняв решение. — Я тебе верю.
Морвена хотела улыбнуться — и не смогла. В том, что Ланн относится к ней с подозрением, нет ничего необычного. Он не знает, насколько она опасна, но чувствует это.
Ульцескор обвязал лицо тряпкой, вооружился клинком и принялся рубить ветви, расчищая путь. Шадрен тем временем отвел лошадей к месту стоянки и спутал им ноги. Морвена стояла рядом, пока он работал. Экзалтор расстелил на плоском камне кусок меха и бросил на него одеяло. Сгущались сумерки, и атласный плащ Морвены не спас бы ее от холода и ветра. У Шадрена не было ни братьев, ни сестер, но желание обогреть и защитить женщину или ребенка текло у него в крови, а Морвена казалась ему слабой. Разве не этим он занимался, будучи экзалтором? Он охранял мир от чудовищ, которые в прошлом были людьми. Когда дело касалось монстров, он становился беспощаден.
Спустя минут десять Ланн нетерпеливо его окликнул, и Морвена поняла, что настал час расставания. Шадрен снял ружье с седла, потоптался на месте, затем спросил:
— Ты не боишься оставаться здесь одна?
Ведьма погрустнела. В другое время, в другом месте, не являясь теми, кем они есть сейчас, они могли бы стать возлюбленными. От этой мысли ей стало теплее. Она ответила, не глядя на него:
— Что может случиться с кем-то вроде меня?
Шадрен решил, что она говорит о своей причастности к тайнам темного искусства, о своей внутренней силе. Только другая ведьма могла составить ей конкуренцию — или экзалтор. Он понятия не имел, что Морвена принадлежит к чудовищам, — та самая девушка, которая так застенчиво просила его о поцелуе.
— Никуда не уходи, хорошо? — предупредил Шадрен на всякий случай. — Я вернусь. — Подумав, он исправился: — Мы вернемся.
Дождавшись утвердительного кивка, экзалтор развернулся спиной и зашагал в сторону леса. Харридан каркнула, пожелав Фрею вернуться целым и невредимым, но сокол не ответил на любезность. Морвена смотрела Шадрену вслед. Кайле не может умереть, но ее тело смертно. Лучше ей уйти, как только экзалтор скроется из виду, ведь в Гильдии ведьму ждала в лучшем случае участь послушной куклы. А если они решат, что кайлеах нельзя контролировать, ее убьют.
Но она не сделала и шагу. Вместо этого Морвена завернулась в одеяло, и, улегшись на камень, стала дожидаться их возвращения. Вечер оказался удивительно тихим, поблизости не было ни единой живой души. Харридан вскоре прикорнула на голом участке камня, по обыкновению сунув голову под крыло, а ведьма забылась крепким сном. Спустя несколько часов безмолвие застывшего мира потревожил шорох многочисленных крыльев, и темная туча насекомых, поднявшихся из лесной мглы, заслонила сизое небо. Черно-голубые мотыльки обсели спящую, их крылья трепетали, посыпая ее пыльцой. Тело ведьмы испускало слабое сияние. Морвене снилось, что в облаках над ней раскрывалась чудесная роза, ее бархатные лепестки ряд за рядом ложились на черное полотно, а в самой середке, мерцая и переливаясь всеми оттенками цвета, стоял хрустальный город. Если бы она только могла освободиться от земных оков, покинуть тело и взмыть в небеса, чтобы занять свое законное место на троне. Кто-то, стоявший у его подножия, был ей бесконечно дорог, но он принадлежал другой. Луна вплела его в свой сон, от которого нельзя проснуться. В груди разверзлась кровавая бездна, и рана причиняла Морвене столько страданий, что ведьма залилась слезами, не открывая глаз.
Любовь имеет свою цену. Не в том смысле, что ее можно купить. Она требует жертв и она ненасытна: поглотив все предложенное, любовь непременно захочет еще. Для некоторых эта ноша оказывается непосильной, и они желают ее сбросить; кто-то бежит от самих себя, другие выбирают смерть — сердца или тела. Иногда любовь угасает медленно, заставляя забывать, и это сродни милосердию. Бывает, она наносит удар за ударом, ставит несчастного на колени, чтобы в итоге оставить его ни с чем. Порой она бьет один раз, но жестоко, — и тогда потрясение настолько сильно, что лишает способности размышлять. Пламя. Боль. Красная птица жизни. Воля, честь, благоразумие. Подобно черной дыре, которая в будущем проглотит время и вселенную, любовь забирает все.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ланн готов был возложить на жертвенный алтарь все, чем владел, и даже то, чем владели другие. Его никогда не посещали мысли о самоубийстве, но до встречи с Летицией его существование было пустым. Будучи карцем, он принимал все как должное; как ульцескор, он делал то, что подразумевал контракт. Ему хватало суеты окружающего мира, до краев наполненного болью и гневом. Ланн не находил удовольствия ни в убийствах, ни в изысканной еде, ни по части постели. Его товарищи убивали, наедались до отвала и спали с женщинами, а он всего лишь им подражал. Но Летиция ди Рейз вошла в его жизнь и изменила все. Ланн хотел ее; хотел так, как никогда и никого не хотел. Ради нее он мог стать зверем пострашнее Кайна.
'Если это конец, я умру вместе с тобой'.
Так он думал, пробираясь через лес и без остановки отсекая колючие ветки. Шадрен помогал ему, как мог, но ульцескор шел первым, поэтому на его долю выпала основная часть работы. Экзалтор следил за соколом и давал указания. Через час Шадрен предложил Ланну поменяться, но тот отказался. 'Я сам', — глухо пробормотал ульцескор. Правая рука ныла от усталости, поэтому он переложил клинок в левую и продолжил работу.
Ланн остановился, чтобы перевести дух, и не услышал за спиной шагов Шадрена. Он резко обернулся, держа наготове меч. Шадрен был в хрустальной маске. С плотно сжатым ртом он перерезал веревку, сдерживающую Фрея, снял с его головы клобучок. Затем произнес одними губами: 'Лети' — и сокол взмыл над лесом, не дожидаясь повторного приглашения.
— Это здесь. — Голос экзалтора выдавал напряжение. Шадрен медленно натянул перчатки, вскинул на плечо ружье. — Ведьма.
Ланн проследил за направлением его взгляда. Среди сине-черной мглы он различил неясную тень. Экзалтор выстрелил наудачу, и белый луч, вырвавшийся из ружья, на мгновение осветил высокую фигуру в плаще. Цель не сдвинулась с места. Ланна пронзила внезапная догадка — а вдруг ради забавы Кайн решил вывести к ним Летицию, одурманенную зельем, чтобы экзалтор расстрелял девушку, тем самым причинив боль и ей, и Ланну? Ульцескор протянул руку и силой заставил Шадрена опустить ружье. Тот лишь недоуменно посмотрел на него.
Раздался звонкий, мелодичный смех, и они одновременно повернули головы к ведьме. Ланн выдохнул с облегчением. Кем бы она ни была, это не Летиция.
— Мы не ждали вас так скоро. — Сканла-Кай опять рассмеялась. — Это сокол, да? Какая досада. Но я спешу вас разочаровать. В подземелье пройдет только один, и это будешь не ты, экзалтор.
— Ты меня не боишься? — спокойно поинтересовался Шадрен. — Я могу тебя убить.
— Нет, не можешь. Видишь ли, есть одна проблема… — Ее плащ с шелестом соскользнул с невидимых плеч, платье утратило форму и упало на землю, сапоги опрокинулись на бок под тяжестью одежды. — Я не существую.
На этот раз выстрел был точным — но ведьма либо успела отскочить, либо белый луч не причинил ей никакого вреда. В последнее Шадрен не верил. Он щелкнул затвором, перезарядив ружье. Он не видел Сканлу, но в лесу было тихо, и он собирался ориентироваться по звукам: где-то хрустнет ветка, чавкнет земля, дрогнет в луже стылая вода. Мог ли он знать, что звук подчинялся Сканле не хуже собственного голоса? Шадрен снял капюшон, чтобы точнее улавливать ее передвижения, и это было самой большой его ошибкой.
— Иди, — сказал он Ланну. — Я останусь здесь.
— Ты уверен?
Шадрен метнул в него сердитый взгляд.
— Есть другие варианты, ульцескор?
— Нет, не думаю.
Ланн собирался ободряюще хлопнуть экзалтора по плечу, но сдержался. Сейчас было неудачное время для подобных сантиментов. Это могло отвлечь Шадрена, подарив невидимке секундное преимущество над охотником. Поэтому Ланн отошел, стараясь двигаться как можно тише. Приблизившись к груде сброшенной ведьмой одежды, он разглядел две ржавые створки люка, покрытые мхом. Они почти сливались с землей.