Ульцескор присел на корточки, нащупал ручку, взялся за нее обеими руками и открыл люк. На него пахнуло стылым запахом могилы. Каменные ступени вели вниз. Ланн начал спускаться, отбросив сомнения прочь. В подземелье не было света, и глаза ульцескора, подчиняясь его воле, вспыхнули голубым. Проход оказался достаточно узким, и он ступал по влажной земле, не боясь заблудиться. Спустя минуту или две сияние его глаз померкло, как будто тьма высосала его и оно истощилось. Дальше Ланн двигался на ощупь, широко раскинув руки в стороны и касаясь пальцами стен.
Три поворота вправо, два левых и еще один правый. Рука наткнулась на что-то холодное и металлическое: дверь. Она так плотно прилегала к стене, что в подземелье не проникало ни капли света. Ланн стянул с лица тряпку, чтобы не выглядеть глупо, какое-то время возился с замком, состоявшим из нескольких петелек, а потом со всей силы толкнул дверь плечом.
Ему пришлось зажмуриться и прикрыть рукой глаза. Кто-то ахнул и принялся часто и глубоко дышать, как только он вошел, и Ланн успел обрадоваться. Но его постигло разочарование. В огромном зале было множество кроватей, и только одна из них всегда оставалась занятой. На ней, с головой укрывшись клетчатым пледом, сидела незнакомая девушка. Голубые глаза были широко распахнуты, в них отражался то страх, то надежда: кажется, она не знала, что и думать.
Он не удосужился поинтересоваться ее именем, а сразу перешел к делу.
— Где Летиция? — Ланн быстро сообразил, что это запуганное до смерти существо могло не ведать, как зовут его возлюбленную. — Она бледная и красивая, с черными вьющимися волосами и в сером платье. — Описание не было исчерпывающим, но в тот момент он не смог придумать больше.
— Госпожа? — Джил заморгала. Затравленно оглянулась, как будто в зале, где негде было спрятаться, Кайн мог возникнуть из воздуха или вылезти из-под кровати. — Вы говорите о госпоже?
Госпожа ведьма. Ланн понял, что он правильном пути.
— Где она?
— Так это вы — Ланн? — Она мучительно улыбнулась. — Как мило, что вы пришли за ней. Вы — волшебник? Или, может быть, убийца? Та дверь, — Джил взглядом указала на вход позади Ланна, — свободно открывается только снаружи. Вы понимаете, о чем я говорю? Мы в ловушке. Вам не выйти отсюда. Если только вы и вправду не волшебник.
Ульцескор понял, что допустил ошибку, позволив двери захлопнуться. Но лепет Джил злил его гораздо больше. Он задал ей конкретный вопрос, разве нет? Ланн уверенно приблизился к девушке.
— Где Летиция? — жестко спросил он. — Скажи мне, где она!
Джил снова одарила его одной из своих трагических улыбок.
— Я не могу. Кайн убьет меня.
Ланна сорвал с нее плед, его руки сомкнулись на ее округлых плечах. На девушке были какие-то лохмотья, но он не придал этому значения и вдавил пальцы в пухлую плоть, чтобы сделать ей больно. Джил взглянула на него с отчаянием и мольбой. Ланн виделся ей ничем не лучше Кайна: все мужчины бесчувственны и неоправданно жестоки. Их главным оружием всегда была грубая сила.
— Если ты не ответишь, тебя убью я, — сказал Ланн. Затем он понял, что предоставленный выбор кажется ей безрадостным, и добавил уже мягче: — Мы освободим Летицию, и ты тоже сможешь уйти. Куда захочешь.
— Кайн убьет меня, — повторила Джил.
Ему захотелось отвесить ей пощечину, чтобы привести девушку в чувство. Кайн казался Джил воплощением зла, которое невозможно уничтожить, но это было не так. Он смертен, как и они, он не может в одночасье стать богом, как бы ему этого ни хотелось.
Ланн не стал ей ничего объяснять. Вместо этого он приставил к горлу девушки клинок. Ее губы задрожали, из глаз покатились слезы, на шее выступила капелька крови, но она продолжала молчать. Он надавил сильнее. Ярость охватывала его тело, поглощая клетку за клеткой, глаза застлала красная пелена. Джил молчала, тихо всхлипывая.
Невероятным усилием Ланн отвел от ее горла клинок. Ее страх перед Кайном был сильнее, он не мог его победить.
— Необязательно быть таким неучтивым.
Ланн обернулся. В дверном проеме стоял Кайн. Со времени их последней встречи он почти не изменился, словно время не имело над ним власти. Его лицо светилось торжеством. Он так долго ждал Ланна: и ульцескор пришел к нему, ведомый любовью, Кайн сумел найти к нему подход, как находил к каждому, кого собирался использовать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Оставь ее. Я отведу тебя к той, кого ты хочешь видеть.
Ланн молчал. Побелели костяшки его пальцев, сомкнувшихся на рукоятке меча. Он сверлил Кайна взглядом, искреннее сожалея о том, что не может сразить его на месте. Не теперь. Сначала — Тиша.
Кайн проделал что-то с замком, и дверь отворилась. Придерживая ее ногой, бывший экзалтор жестом пригласил Ланна пройти. Ульцескор пересек зал и вышел в коридор. За порогом лежал шар-светильник. Кайн поднял его на уровень глаз.
— Как жаль, что серьги здесь не работают, — пожаловался он.
Ланн ничего не сказал.
— Ты знаешь, как контролировать дуллахан?
— Никак, — отозвался ульцескор. — Тень Колдуньи отсекла им головы.
Кайн задумчиво хмыкнул. Спустя несколько минут они остановились перед другой дверью, по виду неотличимой от первой. Те же петельки и гладкий металл.
— Готов? — спросил Кайн. — Вы так долго не виделись.
Ланн отобрал у него фонарь и отпихнул его с дороги, дрожащими руками открыл замок. Дверь распахнулась, он шагнул внутрь и посветил во тьму, наполненную тихим бессвязным шепотом. Увиденное заставило его оцепенеть.
Бодахи, облепившие ее ноги, бросились в разные стороны. Летиция ди Рейз, поразительно бледная и неживая, неподвижно сидела в каменном кресле. На ее глазах была стальная пластина, запястье и лодыжки охватывали металлические кольца, изо рта торчала серебристая трубка. В огромных метарах по бокам кресла плескалась жидкость, но не бледно-розовая, чуть окрашенная кровью, которую Ланн привык видеть. Жидкость была ярко-алой, цвета ведьминой накидки.
— Ты не волнуйся, — раздался голос Кайна. — Я сам подсоединял ей трубки. Она исправно кушает и испражняется. И она не пострадает, если ты будешь делать то, что я скажу.
— Хорошо, — срывающимся голосом произнес Ланн.
Он полностью в моей власти, удовлетворенно подумал Кайн, я посадил его на цепь. Его пьянило ощущение собственного величия. Сам он никогда не был связан узами любви и считал ухаживания бесполезной тратой времени и усилий. Он мог получить практически любую женщину: если не хитростью, так силой; и только ведьмы отвечали ему отказом. Поэтому Кайн лишал их главной особенности — колдовства.
— Отдай мне фонарь, — велел он ульцескору.
Ланн отвернулся от душераздирающего зрелища и бросил ему шар с мерцающим туманом внутри. Кайн не успел удивиться, каким странным было это движение — слишком спокойным и точным для человека, перенесшего столь серьезное моральное потрясение. Кайн автоматически протянул руку, но как только она коснулась цепочки, клинок ульцескора, блеснув во мраке, со свистом отсек ему четыре пальца.
Стекло со звоном разлетелось на осколки, коснувшись земли. Кайн закричал.
— Зверь не знает жалости, — тихо сказал Ланн. — Но ему ведома боль.
На полу мерцало содержимое фонаря — призрачная дымка, дававшая тусклый свет. Кайн метнулся к двери, долго возился с ней левой рукой, намереваясь запереть изменника в одной комнате с Летицией и бодахами. Позже он решит, как поступить с ульцескором, но сейчас боль так сильна, что в голове путаются мысли.
Он ничего не успел сделать. Ланн резко вытолкнул его в коридор и прижал к холодной стене. Они согревали друг друга своим дыханием, и их близость могла быть сродни любовной, если бы не витавшая в затхлом воздухе ненависть.
— Ты говорил, здесь темно? — спросил Ланн. От звука его голоса, неживого и металлического, Кайн задрожал. Он где-то оступился, совершил ошибку, но никак не мог понять какую. — А я прекрасно вижу. Знаешь, мастер советовал мне быть с тобой поласковее. Но что-то пошло не так, понимаешь? Я вышел из себя.