у него открыть путь или нет? Лишь почувствовал, как кто-то, встав позади, положил руки ему на плечи. И в тот же миг мелодичный голос Каллахана зазвучал прямо над ухом:
«Двери открыты. Иду за нездешним ветром в Тайные земли, невидимые для смертных».
С последним отзвуком заклятия ветер внезапно стих. Они стояли на уже знакомом Элмерику островке. Здесь позапрошлой ночью началось его самайнское путешествие. Деревья зловеще поскрипывали, но нападать не осмеливались. Где-то ухала сова и лопались пузыри с болотным газом. В небе горел оранжевый закат, отчего весь лес казался объятым пламенем. Между облаков вспыхивали и гасли золотистые искры, похожие на вкрапления песчинок в авантюрине. Таких закатов не бывает в мире смертных…
— Для первого раза сносно, — похвалил наставник, убирая руки с плеч Элмерика. — Когда вновь соберёшься отправиться по древним дорогам — ветер тебе в помощь. А я больше помогать не буду.
— А что, если бы я призвал воду? Или огонь?
— У каждого своя дорога. Но способ, которым ты впервые открыл пути, всегда будет с тобой. Говорят, мы всегда выбираем то, что нужно, и не можем выбрать ничего иного. Так что знай: твоя душа — ветер.
Бард, перестав глазеть на затопленный лес, обернулся к наставнику и невольно поразился: как это сильные, почти ураганные порывы ветра совсем не тронули его волос, не растрепали тугих кос, не привели одежду в беспорядок? Элмерику стало завидно.
— Не делай такое скорбное лицо, — подал из-за спины голос невесть откуда взявшийся мастер Шон. — Ходить дорогой ветра — не худший вариант.
От неожиданности бард негромко ойкнул и рыцарь Сентября просиял: он явно рассчитывал произвести впечатление. Впрочем, впечатлён был не только Элмерик. Мартин, присвистнул, оглядывая друга, от фигуры которого исходило слабое свечение, похожее на лунный свет. Он попробовал хлопнуть Шона по плечу, но рука прошла насквозь, не встретив сопротивления. Тот в ответ ткнул Мартина локтем в бок.
— Эй! Так нечестно! Ты же только что был бесплотным!
— Слухи о моей бесплотности сильно преувеличены, — Шон попытался ткнуть ещё раз, но Мартин увернулся.
— Но вы же… не призрак? — настороженно поинтересовался Элмерик.
— Нет, конечно. Я воплощённый сон. Сплю у себя в комнате, снюсь сам себе, а часть меня стоит рядом с вами и может говорить, колдовать, менять облик по желанию. Ещё могу проснуться в своей постели, вытащив кого-то с собой. Правда, лишь одного человека. А ещё я практически неуязвим: мгновенно могу развоплотиться. Изгнать меня, полагаю, можно. Но с этим я ещё толком не разобрался.
— Весьма неплохо, — Каллахан сегодня не скупился на похвалы.
А Мартин фыркнул:
— Чего только не придумают люди, чтобы только в дурную погоду из дома не выходить.
— Заклятие требует доработки: пока на него тратится многовато силы, — посетовал Шон. — Но уже в это полнолуние я думаю его использовать.
Командир вдруг нахмурился и перешёл на эльфийский. Чтобы не подслушивать спор, который явно не предназначался для чужих ушей, Элмерик обратился к Мартину:
— А какую стихию выбрал ты, когда впервые отправился в волшебную страну?
— Молнию. Теперь всякий раз приходится призывать маленькую грозу, когда решаю сходить к эльфам в гости.
— А у мастера Каллахана что?
— Ему не нужны стихийные пути. Он один из королей волшебной страны — это его дом. Врата же в прочие миры он открывает и закрывает силой инея.
— Как Лисандр?
Это сравнение заставило Мартине поморщиться.
— У того лёд. Разные вещи, хотя и похожи на первый взгляд,
— А у мастера Шона какая стихия?
— Дождь. Но хватит разговоров — пора идти. Кажется, они уже закончили спорить.
Каллахан, запахнувшись в плащ, ступил на зыбкую тропу из круглых камушков. Элмерик устремился следом. Идти за эльфом оказалось неожиданно просто. Деревья сами подстилали корни под ноги. Плавучая тропа немного покачивалась, но не ходила ходуном, как в прошлый раз. Никто и не думал нападать на них. Каллахан шагал по лесу как хозяин, и земля принимала его, вода пела ему свою песню, а сосны салютовали королю колючими ветвями.
Смеркалось медленнее, чем обычно — в мире людей уже давно бы наступила ночь. А здесь небо переливалось медью, кровью и тёмным золотом. Когда тропа закончилась и Каллахан спрыгнул на твёрдую землю, в траве тотчас же вспыхнули зеленовато-жёлтые огоньки, похожие на россыпь волшебных самоцветов. Они подсвечивали заросший путь, травы расступались в стороны, пропуская короля, сплетённые ветви образовали арку над его головой, а впереди — Элмерик только сейчас заметил — летел пёстрый крапивник, указывая дорогу.
Вскоре они вышли на поляну с источником, который бил из пасти змея. На этот раз тот выглядел каменным и признаков жизни не подавал. В сердце Чёрного леса царило лето — ещё одно заметное отличие от мира смертных. Светлячков в траве стало ещё больше — те будто бы слетелись со всего леса, чтобы посмотреть на короля. Элмерику казалось, что он даже слышит под ногами тихие перешёптывания, вот только слов было не разобрать, как ни старайся.
Брендалин ждала их на замшелом камне возле родника. Заметив Каллахана, она встала и грациозно поклонилась королю под знакомый перезвон колокольчиков. Она была в том же платье из цветочных лепестков, которое Элмерик видел во сне, только теперь к нему добавилась накидка с высоким воротом из птичьих перьев и длинных листьев ириса. Те прикрывали царапины, оставленные когтями лианнан ши. Ну конечно, не могла же эльфийка позволить себе предстать перед королём в неподобающем виде! Девушка молчала, кусая губы от нетерпения, и Элмерик догадался, что эльфийский этикет не позволяет ей заговорить первой.
Каллахан поприветствовал её довольно холодно:
— И вот я здесь. Чего ты хочешь, Брендалин, дочь Алисандры? Или лучше будет назвать тебя Маэной, феей медоносного луга?
— Я почту за честь зваться именем, что испокон веков передаётся по наследству в нашей семье — от матери к старшей дочери. — Брендалин поклонилась ещё раз, изящно подобрав подол платья,