Мордеус собирает своих последователей и подхалимов, тех предателей, которые сделают все, что скажет мой дядя, только ради шанса получить немного больше власти, немного больше богатства. И к тому времени, когда я понял, что происходит, – он выдыхает, – здесь уже творился полный хаос.
– Но твой отец не передал тебе свою корону, – говорю я, вставая. – Был ли смысл возвращаться во дворец раньше?
– Прав на трон у меня было не больше, чем у Мордеуса. Но я дал ему возможность закрепиться, и это решило все. Я был так сосредоточен на… – Он морщится и тяжело сглатывает. – Я был так сосредоточен на своей жизни здесь, что не мог думать о том, что может происходить в столице.
Его жизнь здесь? Он имеет в виду Изабель? Я хочу спросить, как он встретил ее, когда между ними все изменилось и почему он был готов принести ее в жертву ради собственной силы, но опускаю голову и заканчиваю ухаживать за Двумя Звездами.
Я возвращаю щетку в корзину и вытираю руки о штаны, прежде чем выйти из стойла.
Финн подходит ближе, прямо между мной и выходом. Он берет меня за подбородок и изучает мое лицо.
– Ты готова к завтрашнему дню?
Я с трудом сглатываю. Я не была так близко от него с тех пор, как мы были на террасе в Замке Гор. С тех пор как он поцеловал меня и я хотела большего. Даже когда он сидел рядом у моей кровати во дворце Неблагих, между нами было больше места.
А может быть, сегодня вечером я просто чувствую себя особенно уязвимой и беззащитной.
Я отвожу взгляд, боясь, что выражение моего лица может выдать меня.
– Со мной все будет в порядке. Что именно это за мероприятие?
Опустив мой подбородок, он засовывает руки в карманы.
– Это праздник щедрости урожая, – говорит он. – И всего, что его символизирует.
– Ты говоришь загадками.
Уголок его рта изгибается в озорной ухмылке.
– Боюсь, если я объясню, ты можешь обидеться.
Я складываю руки на груди.
– Теперь ты просто обязан мне рассказать.
– На Лунастале мы чествуем наших женщин. За их труд в поле и дома, но также и, – он на мгновение прикусывает нижнюю губу, – потому что женщины олицетворяют плодородие – продолжение нашего рода.
– Боюсь даже спрашивать, как вы это делаете, – говорю я, но мои щеки пылают, когда мое воображение рисует множество способов, которыми я могла бы чествовать плодородие вместе с Финном.
– Может, оно и к лучшему, что это сюрприз, – ухмыляется он.
Я толкаю его в грудь.
– Ты не можешь так со мной поступить! Я буду так переживать, что не смогу уснуть.
Его взгляд снова опускается на мой рот.
– Обещаю не делать ничего, от чего ты можешь чувствовать себя некомфортно, – подмигивает он. – Вне зависимости от того, как сильно мне хотелось бы праздновать именно так, как задумывал Луг.
* * *
Как я и предупреждала Финна, я не могу перестать думать о том, что может случиться завтра, и не могу заснуть. Я переворачиваюсь на другой бок и бью кулаком по подушке, но слышу за домом смех. Я встаю с кровати и подхожу к окну.
Джулиана и Финн пьют вино во внутреннем дворике дома. Финн улыбается ей, а она откидывает голову назад, когда смеется. Боги, я так завидую ей – тому, как Финн улыбается ей, тому, что их связывало в прошлом, и – как бы поверхностно это ни звучало – даже этим пышным темным волосам, каскадом ниспадающим по ее спине.
Я никогда не была невероятной красавицей, но всегда гордилась своими длинными рыжими локонами. Честно говоря, я скучаю по ним. Как бы мелочно это ни было, мне хотелось обрезать Джулиане волосы, чтобы мы с ней были на равных. А потом, поскольку я скорее благоразумна, чем мелочна, я хотела бы сохранить ее волосы для того, чтобы при необходимости платить ими гоблинам.
– Я ничем не лучше своих ехидных кузин, – бормочу я, качая головой.
Внизу, во внутреннем дворике, лицо Джулианы становится серьезным, и она наклоняется.
Я хочу знать, что она говорит, и, недолго думая, проскальзываю в темноту и спускаюсь по лестнице.
Я прокрадываюсь во внутренний дворик и сливаюсь с тенями. Нежащиеся в лучах лунного света Дара и Луна одновременно поднимают головы и смотрят в мою сторону. Но если они и чувствуют мое присутствие, то угрозой меня не считают, потому что почти сразу ложатся обратно.
– Это последняя бутылка, – говорит Финн. Он наливает последние капли из бутылки в ее бокал.
– Тогда нужно открыть еще одну, – говорит Джулиана.
Финн смеется.
– Мы допили вторую. Еще немного, и завтрашний поход будет казаться пыткой.
– Просто я так редко тебя вижу, – хнычет Джулиана. Она крутит бокал с вином и хмурится, глядя на него. – Честно говоря, я удивлена, что ты присоединился ко мне сегодня вечером.
Финн поднимает бровь.
– Я же обещал.
Она тихо посмеивается.
– Признаюсь, я недооценила твою способность сопротивляться красоте женщины в твоей комнате.
Финн склоняет голову и изучает свой бокал.
– Не буду притворяться, что это далось мне легко, – говорит он, сделав большой глоток вина.
– Меня удивляет, что ты в принципе ее терпишь, учитывая, что твой отец передал корону ей, – тихо говорит Джулиана, как будто обдумывая его слова. – Зная, что он передал силу ей – человеку, – а не тебе.
Финн вскидывает голову.
– Я тебе этого не рассказывал.
– Да ладно, Финниан. Может, я и не жрица, но все же дочь одной из них. И у меня есть кое-какие способности. Я чувствую ее в ней. И у меня есть только один вопрос: как проклятие было снято, когда королева все еще жива, а сила трона осталась у нее?
Финн делает еще один большой глоток из своего бокала и вздыхает.
– Проклятие было снято, когда она заключила узы с принцем Ронаном, умерла и передала корону – а не силу – ему. Вот почему принц Ронан в замке. Дело не только в том, что проклятие снято и он может претендовать на трон по праву рождения, но в том, что у него корона.
Она вздрагивает.
– Чего-то подобного я и боялась.
– К сожалению, но, по крайней мере, он, кажется, искренен в своем желании править фейри теней по совести. Он помогал защищать столицу во время нападения, а также уничтожил лагеря королевы. Он вернул сотни детей домой.
– Как бы я ни была благодарна за это, – вздыхает Джулиана, – это не сработает, Финн. Он не может быть королем. Наш народ