– Что значит, пошло вверх? – спросил кто-то.
– Это значит, что она ничего не чувствовала выше талии, но ниже талии ощущала все.
Все в ужасе ахнули, кроме меня. Я, закатив глаза, уставилась на Марка и задалась вопросом: смогу ли я на самом деле выдержать еще несколько недель, притворяясь, что согласна на естественные роды, где единственное доступное обезболивание – мычать и дышать? Хотя если станет совсем плохо, может, вам дадут вдохнуть веселящего газа.
Они еще не знают о том, что я подумываю сделать кесарево по собственному желанию. И не узнают – я ведь не хочу, чтобы меня линчевали.
Единственная причина, по которой я здесь, – я хотела познакомиться с другими парами, которые живут неподалеку и у которых скоро тоже будут дети. Хотя я повела себя как сноб. Сначала попыталась попасть на занятия для жителей района Хэмпстед, потому что беспокоилась, что другие занимаются в Дартмут-парке, но таких не оказалось.
– Я знаю, что по компьютерной карте дом находится в Госпел Оак, – проговорила я по телефону своим самым надменным тоном (по сравнению с которым речь королевы звучит как голос статистки в телесериале «Скорая помощь»), – но вообще-то, мы живем в самом конце улицы Хэмпстед Хай, – дело того стоило, но в результате я все же оказалась в гостиной большого дома в Дартмут-парк.
И другие родители мне понравились. Остальные пары очень милы. Но это не те люди, с кем бы я стала общаться. Ведь я собираюсь вернуться на работу, как только родится ребенок.
Как я представляю себе ад? Ад – это когда я сижу за столиком в местной кофейне с четырьмя другими женщинами. Мы высовываем груди из-под одежды, чтобы утихомирить орущих младенцев, делимся историями о родах и говорим о детях, потому что у нас больше нет ничего общего, но нам так одиноко, что это лучше, чем ничего.
Нет уж. Мне там не место.
С другой стороны, я понимаю, как важно познакомиться с соседками, у которых тоже маленькие дети. Я понятия не имею, где здесь ясли, садики или как найти няню. Мне нужна поддержка среди соседей, поэтому я и здесь.
– Потерпи, осталось всего три недели, и это кончится, – шепчу я на ухо Марку, который находит курсы предродовой подготовки столь же идиотским и бессмысленным занятием, как я. – Будь милым.
– Пытаюсь, – шепчет он в ответ, но, когда мы надеваем обувь и прощаемся, вздыхает с облегчением.
(Кстати, каждую неделю нам обязательно нужно снимать обувь и выстраивать ее в аккуратную линию в прихожей. И каждую неделю я проклинаю себя за то, что не надела старые безымянные кроссовки, и мне приходится прятать свои кроссовочки от Донны Каран под деревянную скамейку, потому что интуиция подсказывает, что дизайнерские лейблы тут не в чести).
– Мне кажется, я не выдержу, – он качает головой.
По пути домой мы прогуливаемся по Мэнсфилд-роуд.
– Наверное, придется тебе остаток курса пройти без меня.
– Ни в коем случае, – я беру его под руку. – Будешь ходить как миленький, нравится тебе это или нет. Малышка сказала мне по секрету, что хочет, что бы ты был там.
Он с нежностью смотрит на меня.
– Малышка не могла тебе такого сказать, потому что, во-первых, она еще не умеет разговаривать, и во-вторых, это будет не «малышка», а «малыш».
– Размечтался, – огрызаюсь я. Марк сказал, что ему наплевать на пол ребенка, лишь бы он родился здоровым, но я-то знаю, что в душе он мечтает о мальчике.
И я вслух говорю, что мне все равно, кто у нас будет, но на самом деле хочу девочку. Конечно, если родится мальчик, я не буду его меньше любить, но маленькая девочка – это что-то особенное.
– Мне все равно, – с улыбкой произносит он.
Мы поворачиваем на нашу улицу, и он достает ключ. Эстель-роуд.
Обожаю этот дом. Мне здесь все по душе. Сидя на работе, я считаю минуты до ухода, чтобы можно было броситься домой. Наконец-то у меня появился дом. Наконец-то.
Марк говорил, что это временно, и, когда я въехала, то мысленно приказала себе в следующий же понедельник обзвонить агентов по недвижимости. Но почему-то у меня так и не дошли до этого руки.
Мне нравится, как пахнет в этом доме, хотя я понятия не имею, что это за аромат. Вроде не пчелиный воск, не лаванда, не романтично-сладкий аромат лилий. И не прозаический ароматизатор воздуха. Просто у дома есть свой запах. Он пахнет домом.
Мне нравится возиться на кухне с кулинарными книгами Марка, соблазнительно облизывать пальцы, смешивая муку, масло и сахар в Волшебную Смесь и изображая из себя Богиню Домашнего Очага, как вы разилась бы Стелла.
Одним словом, я вью уютное гнездышко.
Мне нравится по пути с работы заходить в цветочный магазин и возвращаться домой с охапками колокольчиков и кремово-белых роз, составлять из них самые красивые букеты, на которые я только способна, и расставлять вазы по всему дому.
Так оно и есть, я вью себе уютное гнездышко.
Мне нравится валяться на диване, задрав ноги на кофейный столик и постукивая тапочками с Гарфил-дом в ритм песенкам «Колдпдей». Я пытаюсь привить ребенку хороший музыкальный вкус. Марк все твердит, что эксперты рекомендуют проигрывать зародышу Моцарта или Бетховена, а не «Колдплей» и «Трэвис», но мне не нужно, чтобы у меня вырос зануда. А «Трэвис» малышу, похоже, нравится.
Я обожаю свою спальню – она почти такая же большая, как у Марка, и, к счастью, с маленькой встроенной ванной. Но больше всего мне нравится комната, которая станет детской.
Скоро мы начнем ее декорировать, когда я буду на седьмом месяце. Вообще-то, Марк хотел подождать до восьмого, но вдруг ребенок решит появиться на свет прямо сейчас? К тому же я больше не могу ждать.
Мне нравится светло-фисташковая краска, которую мы выбрали, и бордюры лимонного цвета. Мы собираемся заказать зеленые полосатые шторы, а на прошлые выходные увидели в Вест-Энде огромный ковер с мишками и не смогли устоять.
Мне так нравится этот дом, что я вообще не хочу уезжать отсюда. Естественно, я думала о переезде, но пока меня все устраивает. Кажется, Марка тоже. Ему нравится, что я здесь так счастлива. Что я время от времени готовлю ему ужин от всей души. Что в доме стоят цветы и пахнет женщиной. Мне кажется, ему даже нравится, что стиральная машина до отказа набита кружевными трусиками, и его футболкам не хватает места.
– Знаешь, что я понял? – сказал он как-то в пятницу вечером, когда я изловчилась и приготовила роскошный ужин: жареный цыпленок и абрикосовый пирог. – До того, как ты переехала, я даже и не понимал, насколько одинок. Я был одинок долгие годы. Но теперь уже нет.
Я фыркнула.
– Что значит, я был одинок долгие годы? Ты же жил с Джулией.
– В том-то и дело. Я и не думал, что можно жить с кем-то и страдать от одиночества, но теперь понимаю, что сильнее всего ощущаешь одиночество, если несчастлив в отношениях.