Читать интересную книгу Стихотворения и поэмы - Дмитрий Кедрин

16–19 февраля 1944

Офицер

Нас подбили.Мы сели в предутренний часВозле Энска…Кто мог нам помочь?Одноглазый прожектор преследовал насИ зенитки клевали всю ночь.

Я не знаю:Как наш самолет сгорячаСделал этот последний прыжок?..Перебитую ногу с трудом волоча,Летчик всталИ машину поджег.

Кровь бежала ручьем по его сапогу,Но молчал он,Кудряв и высок.И решили мы с нимНе сдаваться врагу:Лучше — смерть.Лучше — пуля в висок.

У лесного болотцаСредь ветел густыхИнвентарь подсчитали мы наш:Нож,Кисет с табаком,Бортпаек на двоих —Вот и весь наш нехитрый багаж.Мы склонились над картой,Наш чайник остыл.Мы следы от костра замели.Кое-как смастерил я для друга костыль,Вещи взял и промолвил:"Пошли".

Мимо сёл и дорогМы брели стороной.Шли неделю,А фронт еще — где.Нас не компас,Нас сердце вело по роднойПутеводной кремлевской звезде.

А идти еще долго.Не близок наш путь.В дальний тыл мы слетели к врагу.Николай стал садиться в пути отдохнуть."Подожди, — говорил, —Не могу…"

На привалах сперва мы пивали чаек.Но хоть сытной была наша снедь,Вышел день —И доели мы с ним бортпаек…А нога его стала чернеть.

Он, бредя с костылем, бормотал:"Чепуха".Но я знал:Выдыхается он.Горсть в ладонях растертого прелого мха;Вот и весь наш дневной рацион.

Как-то разВ почерневших несжатых овсах(Горько пахнут поля этих лет)Показался седой ожиревший русак…Торопясь, я достал пистолет.Николай приподнялся,Задержал перед выстрелом он."Погоди, — он сказал, —Может, в смертном боюПригодится нам этот патрон…"

Он шагал через силу,Небритый, в пыли,С опустевшею трубкой в зубах.В этот день мы последнюю спичку зажгли,Раскурили последний табак…

"Видно, мне не дойти, — он сказал. —Я ослаб,Захворал, понимаешь…Прости.Отправляйся один.Тебе надобно в штабРазведданные, друг, донести…"

Как сейчас это вижу:Лежит он разут(Больно было ему в сапоге),И лиловые пятна гангрены ползутПо его обнаженной ноге.

Он лежит —И в глазах его тлеет тоска:Николай не хотел умирать."Я мечтал, — говорит он, —Понянчить сынка,Успокоить на старости мать…

Уходи же! —Он мне приказал еще раз. —Не ворчи.Ты с уставом знаком?"И тогда я впервые нарушил приказИ понес его дальше силком.

Как я шел — я не помню!Звенело в ушах…Пересохло от жажды во рту…Я присаживался отдохнуть, что ни шаг…Задыхался в холодном поту…

В эту ночь я увидел, как села горят.Значит, близко район фронтовой.Как я ждал,Чтобы первый советский снарядПросвистал над моей головой.

Вот в березу один угодил в стороне,Рядом грохнул второй у ручья…Я разрывы их слушал,И чудилось мне,Что меня окликают друзья.

Полдень был.Я забрался в кустарник густой:Под огнем не пойдешь среди дня.Вдруг послышалось звонкое русское"Стой!" —И бойцы окружили меня…

Сколько сдержанной нежности в лицах родных.Значит, смерть — позади!Это — жизнь!.."Дорогой!Мы добрались с тобой до своих, —Я шептал Николаю. —Очнись!"

Я с земли его руку поднял,Но онаСтановилась синей и синей.И была его грудь холодна-холодна,Сердце больше не слышалось в ней…

Гроб его,Караулом почетным храним,Командиры к могиле несли,И гвардейское знамя полка перед нимНаклонилось до самой земли.

Это был мой товарищ.Нет, больше:Мой брат…Разве можно таких забывать?Я старухе его отослал, аттестат,Стал ей длинные письма писать.

Я летаю.Я каждою бомбой дотлаРазметаю блиндаж или дот.Пусть она,Как мужская слеза тяжела,Все сжигает,На что упадет.

Возвращаясь с бомбежки,Я делаю кругНад могилою в чаще лесной:В той могиле лежитМой начальник и друг,Офицер моей части родной.

1943

Баллада о старом замке

В денекЗолотой и нежаркийМы в панскую Польшу вошлиИ в старомПомещичьем паркеОхотничий замок нашли.

ОкругуС готических башенЕго петушки сторожат.Убогие шахматы пашенВкруг панского замка лежат.

Тот замокИз самых старинных.О нем хоть балладу пиши!И толькоВ мужицких чупринахОт горяЗаводятся вши…

Мы входим тудаБез доклада,Мы входим без спросу туда —Штыка и приклада,По правуБорьбы и труда.

ПроходимМолельнею древнейСреди деревянных святыхИ вместе с собойИз деревниВедем четырех понятых.

Почти с поцелуем воздушным,Условности света поправ,В своем кабинетеРадушноВстречает насЛасковый граф.

НеряшливоГрафское платье:У графа —Супруга больна.На бархатномГрафском халатеКофейные пятна вина.

ИзбегнемНенужных вопросов!Сам графНе введет нас в обман:Он только —Эстет и философ,Коллекционер,Меломан.

И он,Чтоб не вышло ошибок,Сдает намСобранье монет.Есть в замкеКоллекция скрипокИ только оружия —Нет.

Граф любитОттенки карминаНа шапкахСентябрьских осин.О, сладость часовУ камина,Когда говоритКлавесин!

Крестьяне?Он знает их нужды!Он сам надрывался,Как вол!Ему органически чуждыНасилиеИ произвол!

И граф поправляет,Помешкав,Одно из колец золотых…Зачем жеИграет усмешкаНа синих губахПонятых?

Они околдованы пеньемНаядВ соловьиных садах!..По шаткимСкрипучим ступенямМы всходимНа графский чердак.

Здесь все —Как при дедушке было:Лежит голубиный помет…Подняв добродушное рыло,Стоит в уголкуПулемет!

Так вот чтоФилософ шляхетскийСкрывалВ своем старом дворце!УлыбкаНаивности детскойСияет на графском лице.

Да!Граф позабыл пулеметы!Но все подтвердят намОкрест:Они — лишь для псовой охотыДа вместо трещоток —В оркестр!..Как пляшутИголочки светаВ брильянте на графской руке!КрестьянеФилософа в ЛетуУвозят на грузовике."СлезайтеС лебяжьей перины!Понежились!Выспались всласть!БалладуО замке старинномДопишетСоветская власть".

1939

Сводня[35]

Подобно старой развратнице, вы сторожили

жену мою во всех углах, чтобы говорить ей о

любви вашего незаконнорожденного, или так

называемого сынв, и, когда, больной

венерической болезнью, он оставался дома, вы

говорили, что он умирал от любви к ней, вы ей

бормотали: "Возвратите мне сына".

Из письма Пушкина к Геккерену.

"Не правда ли, мадам, как весел Летний сад,Как прихотлив узор сих кованых оград,Опертых на лощеные граниты?Феб, обойдя Петрополь знаменитый,Последние лучи дарит его садамИ золотит Неву… Но вы грустны, мадам?"К жемчужному ушку под шалью лебединойСклоняются душистые седины.Красавица, косящая слегка,Плывет, облокотясь на руку старика,И держит веер страусовых перьев."Мадам, я вас молю иметь ко мне доверье!Я говорю не как придворный льстец, —Как нежный брат, как любящий отец.Поверьте мне причину тайной грусти:Вас нынче в Петергоф на праздник муж не пустит?А в Петергофе двор, фонтаны, маскарад!Клянусь, мне жалко вас. Клянусь, что Жорж бы радВас на руках носить, Сикстинская мадонна!Сие — не комплимент пустого селадона,Но истина, прелестное дитя.Жорж хочет видеть вас. Жорж любит не шутя.Ваш муж не стоит вас ни видом, ни манерой,Позвольте вас сравнить с Волканом и Венерой.Он желчен и ревнив. Простите мой пример,Но мужу вашему в плену его химерНе всё ль одно, что царский двор, что выгон?Он может в некий день зарезать вас, как цыган.В салонах говорят, что он уж обнажалОднажды свой кощунственный кинжалНа вас, дитя! Мой бог, какая низость!..А как бы оценил святую вашу близостьМой сын, мой бедный Жорж! Он болен от любви!Мадам, я трепещу. Я с холодом в крови,Сударыня, гляжу на будущее ваше.Зачем вам бог судил столь горестную чашу?Вы рано замуж шли. Любовь в шестнадцать летЕще молчит. Не говорите "нет"!Вам роскошь надобна, как паруса фрегату,Вам надобно блистать. А вы… вы небогаты…И мужа странный труд, вам скушный и печальный,И ваши слезы в одинокой спальной,И хладное молчание его.Сознайтесь: что еще меж вами? Ничего!К тому ж известно мне, меж нами говоря,Недоброе внимание царяК супругу вашему. Ему ль ходить по струнке?Фрондер и атеист, — какой он камер-юнкер?Он зрелый муж. Он скоро будет сед,А камер-юнкерство дают в осьмнадцать лет,Когда его дают всерьез, а не в насмешку.Царь памятлив, мадам. Царь не забыл орешка,Раскушенного им в восстанье декабря.Смиреньем показным не провести царя!Он помнит, чьи стихи в бумагах декабристовФатально находил почти что каждый пристав.Грядущее неясно нам. Как знать:Тот пагубный нарыв не зреет ли опять?Ваш муж умен, и злоба в нем клубится,Не вдохновит ли он цареубийцу,Не спрячет ли он сам, кинжала под полу?|В тот день, мадам, на Кронверкском валуОн может быть шестым иль в рудники СибириПойдет греметь к ноге прикованною гирей.Не тронется семьей ваш пасмурный чудак!А вас тогда что ждет? Чердак, мадам, чердак!А между тем… когда б вы пожелали, —Вы были б счастливы, Вы б лавры пожиналиМой сын богат. В конце концов, мадам,Мой бедный Жорж не, неприятен вам.Когда б склонились вы его любить нежнееВы разорвали б цепи Гименея,Соединившись с ним для страстных нег.Мне было бы легко устроить ваш побег.Вы б вырвались из мрачного капканаВ край фресок Тьеполо, в край лоджий Ватикана,К утесам меловым, где важный АльбионЖемчужным облаком тумана окружен.Вы б мимолетный взор рассеянно бросалиКладбищам Генуи и цветникам Версаля,Блаженствуя в полуденной стране…Мадам, мадам, верните сына мне!Вы думаете — муж. Сударыня, поэты —Лишь дайте им перо да свежий лист газеты —В тот самый миг забудут о родне,Искусство их дарит забвением вполне.А будет он страдать, — обогатится лира:Она ржавеет в душном счастье мира,Ей нужны бури — и на лире тойЗвук самый горестный есть самый золотой!Но вот идет ваш муж. В лице его — досада…""Мой друг, я битый час ищу тебя по саду.Барон, вы в грот ее напрасно завели.Домой пора — поедем, Натали!"Красавица ушла, покинув дипломата.Он вынул кружевной платочек аккуратный,Поставил трость меж подагричных ног,В ладошку табаку насыпал сколько мог,Раскрыв табачницу с эмалькой Ганимеда,И сладко чхнул… "Ну, кажется, победа!"

1937