26 августа 1942
Набег
Хоть еще на МосквеНе видать гололобых татар,А недаром грачиРаскричались в лесу над болотомИ по рыхлым дорогамПосадский народ —Мал и стар —Потянулся со скарбомК железным кремлевским воротам.
Кто-то бухает в колоколНе покладая руки,И сполох над столицейНесется, тревожен и звонок.Бабы тащат грудных,А за ними ведут мужикиЛошаденок своих,Шелудивых своих коровенок.
Увязавшись за всеми,Дворняги скулят на бегу,Меж ногами снуютИ к хозяевам жмутся упорно.И над конским навозомНа мартовском талом снегуНеуклюжие галкиДерутся за редкие зерна.
Изнутри подпираютТесинами створки ворот,В них стучат запоздалые,Просят впустить Христа ради.Верхоконный кричит,Наезжая конем на народ,Что лабазы с мукоюУже загорелись в Зарядье.
Ничего не поймешь,Не рассмотришь в туманной дали:То ли слободы жжетТатарва, потерявшая жалость,То ль посадские самиСвое барахлишко зажгли,Чтоб оно хоть сгорело,Да только врагу не досталось!
И в глухое предместье,Где в облаке дыма видныВековечные сосныИ низкие черные срубы,То и дело подолгуС высокой Кремлевской стеныМолча смотрят бояреВ заморские длинные трубы.
Суетясь у костра,Мужичонка, раздет и разут,Подгребает золуПод котел, переполненный варом,И, довольны потехой,Мальцы на салазках везутГорки каменных ядер —Гостинцы готовят татарам!
Катят дюжие ратникиБочки по талому льдуИз глубоких подвалов,Где порох с картечью хранится.Тупорылая пушечкаНа деревянном ходуВниз, на Красную площадь,Глядится из тесной бойницы.
И над ревом животных,Над гулом смятенной толпы,Над котлами смолы,Над стрелецкой дружиною коннойВ золотом облаченье,Вздымая хоругви, попыНа Кремлевские стеныИдут с чудотворной иконой.
А в усадьбе своейХитроумный голландский купецЗапирает калиткуИ, заступ отточенный вынув,Под сухою ветлойЗарывает железный ларец,Полный звонких дукатовИ светлых тяжелых цехинов.
Повисают замкиНа ларях мелочных торгашей,Лишь в кружалах пропойцыДуют для храбрости брагу.Попадья норовитВынуть серьги из нежных ушейИ красавицу дочкуВ мужицкую рядит сермягу.
Толстый дьяк отговетьПеред смертью решил. А покаПод шумок у народаМучицу скупил за спасибо.Судьи в Тайном приказеПытают весь день "языка":То кидают на землю,То вновь поднимают на дыбу.
А старухи толкуют.Что в поле у старых межейВедьмы сеяли землюВчерашнюю ночь на рассвете.И ревут молодайки:Они растеряли мужей,За подолы их, плача,Цепляются малые дети.
И, к луке пригибаясь,Без милости лошадь гоня,Чистым полем да ельником,Скрытной лесною дорогой,В поводу за собоюВедя запасного коня,Поспешает гонецК ЯрославлюЗа скорой подмогой.
1942
Казнь
Дохнул бензином легкий фордИ замер у крыльца,Когда из дверцы вылез лорд,Старик с лицом скопца.У распахнувшихся дверей,Поникнув головой,Ждал дрессированный лакейВ чулках и с булавой.И лорд, узнав, что света нетИ почта не пришла,Прошел в угрюмый кабинетИ в кресло у стола,Устав от треволнений дня,Присел, не сняв пальто.Дом без воды и без огняУгрюм и тих. НичтоНе потревожит мирный сон.Плывет огонь свечи,И беспокойный телефонБезмолвствует в ночи.
Лорд задремал. Сырая мглаЛегла в его кровать.А дрема вышла из углаИ стала колдовать:Склонилась в свете голубом,Шепча ему, что онПод балдахином и гербомВкушает мирный сон.Львы стерегут его крыльцо,Рыча в пустую мглу,И дождик мокрое лицоПрижал к его стеклу.
Но вот в спокойный шум дождяВмешался чуждый звук,И, рукавами разведя,Привстал его сюртук."Товарищи! Хау-ду-ю-ду?[33] —Сказал сюртук, пища. —Давайте общую бедуОбсудим сообща.Кому терпение дано —Служите королю,А я, шотландское сукно,Достаточно терплю.Лорд сжал в кулак мои края,А я ему, врагу,Ношу часы? Да разве яПорваться не могу?"
Тут шелковистый альт, звеня,Прервал: "Сюртук! Молчи!Недаром выткали меняИрландские ткачи"."Вражда, как острая игла,Сидит в моем боку!" —Рубашка лорда подошла,Качаясь, к сюртуку.И, поглядев по сторонам,Башмак промолвил: "Так!""Друзья! Позвольте слово нам! —Сказал другой башмак. —Большевиками состоя,Мы против всякой тьмы.Прошу запомнить: брат и я —Из русской кожи мы".
И проводам сказали: "Плиз![34]Пожалуйте сюда!"Тогда, качаясь, свисли внизХудые провода:"Мы примыкаем сей же час!Подайте лишь свисток.Ведь рурский уголь гнал сквозь насПочти московский ток".Вокруг поднялся писк и вой:"Довольно! Смерть врагам!"И голос шляпы пуховойВмешался в общий гам:"И я могу друзьям помочь.Предметы, я былаЗабыта лордом в эту ночьНа кресле у стола.Живя вблизи его идей,Я знаю: там — навоз.Лорд оскорбляет труд людейИ шерсть свободных коз".А кресло толстое, черно,Когда умолк вокругНестройный шум, тогда оноПроговорило вдруг:"Я дрыхну в продолженье дня,Но общая бедаТеперь заставила меняПриковылять сюда.Друзья предметы, лорд жесток,Хоть мал, и глуп, и слаб.Ведь мой мельчайший завиток —Колониальный раб!К чему бездействовать крича?Пора трубить борьбу!Покуда злоба горяча,Решим его судьбу!""Казнить! — к жестоком сюртукеВопит любая нить;И каждый шнур на башмакеКричит: "Казнить! Казнить!"
С опаской выглянув во двор,Приличны и черны,Читать джентльмену приговорИдут его штаны."Сэр! — обращаются они. —Здесь шесть враждебных нас.Сдавайтесь, вы совсем одниВ ночной беззвучный час.Звонок сбежал, закрылась дверь,Погас фонарь луны…""Я буду в Тоуэр взят теперь?" —"Мужайтесь! Казнены!"
И лорд взмолился в тишинеК судилищу шести:"Любезные! Позвольте мнеЗащитника найти" —Вам не избегнуть наших рук,Защитник ни при чем.Но попытайтесь…" — И сюртукПожал сухим плечом.
Рука джентльмена набрелаНа Библию впотьмах,Но книга — нервная была,Она сказала: "Ах!"Дрожащий лорд обвел мелькомГлазами кабинет,Но с металлическим смешкомШептали вещи: "Нет!"Сюртук хихикнул в стороне:"Все — против. Кто же за?"И лорд к портрету на стенеВозвел свои глаза:
"Джентльмен в огне и на воде, —Гласит хороший тон, —Поможет равному в беде.Вступитесь, Джордж Гордон,Во имя Англии святой,Начала всех начал!"Но Байрон в раме золотойПрезрительно молчал.Обняв седины головы,Лорд завопил, стеня:"Поэт, поэт! Ужель и выОсудите меня?"И, губы приоткрыв едва,Сказал ему портрет:"Увы, меж нами нет родстваИ дружбы тоже нет.Мою безнравственность кляня,У света за спинойВы снова станете меняТравить моей женой.Начнете мне мораль читать.Потом в угоду ейУ Шелли бедного опятьОтнимете детей.Нет, лучше будемте мертвы,Пустой солильный чан, —За волю греков я, а выЗа рабство англичан".
Тут кресло скрипнуло, покаЧерневшее вдали.Предметы взяли старикаИ в кресло повлекли.Не в кресло, а на страшный стул,Черневший впереди.Сюртук, нескладен и сутул,Толкнул его: "Сиди!"В борьбе с жестоким сюртукомЛорд потерял очки,А ноги тощие силкомОбули башмаки.Джентльмен издал короткий стон:"Ужасен смертный плен!"А брюки скорчились, и онНе мог разжать колен.Охвачен страхом и тоской,Старик притих, и вотНа лысом темени рукойОтер холодный пот,А шляпа вспрыгнула тудаИ завозилась там,И присосались проводаК ее крутым полям.Тогда рубашка в проводаВпустила острый ток…
Серея, в Темзе шла вода,Позеленел восток,И лорд, почти сойдя с ума,Рукой глаза протер…Над Лондоном клубилась тьма:Там бастовал шахтер.
1928