Читать интересную книгу В садах Эдема - Владимир Данчук

Дочитываю «Kleiste Werke» (1-й том); немецкое чтение у меня хромает – за полтора месяца прочитал только Гофмана «Märchen und Erzählungen» да «Хронику Воробьиного переулка» Раабе. Из русских книг наиболее существенны «Источник живой воды» об отце Иоанне Кронштадтском, «Пушкин в жизни» Вересаева (я не слыхал ни одного доброго отзыва об этой книге, но чтение, разумеется, захватывающее, несмотря на тенденцию к «ничтожности» – все судят Пушкина… Но не только почитатели – даже неприятели Пушкина открывают в нём какую-нибудь разительную и яркую черту, и всё отступает вдаль, когда на страницах является сам Пушкин; хотя и на него ложится тень стараний Вересаева, и я как-то с трудом улавливаю ту чистоту, которая покоряет меня в чтении Пушкина… Как быть с гением? Нет ни этики такой, ни этикета. Какое одиночество!)

Последние – роман Лафонтена «Бланка и Минна» и «Семирамида» Хомякова. Роман пустоват, но писан с живостью. В «Записках о всемирной истории» сотни любопытных замечаний, читал с наслаждением и бессилием всё это усвоить, запомнить, а уж тем более выписать. Не могу сказать, насколько этот труд близок научной истине, но взгляд Хомякова всегда поразительно неожиданен, угол зрения и даже данные вообще вне поля нашего образования, эта система мышления – просто иной цивилизации. И это захватывающе интересно.

13.02.84, около полуночи

Спит Олечка, спит Лизанька, уткнувшись личиком в решётку своей кроватки и прижав кулачки к подбородку… Прошлой ночью она проснулась в половине 4-го утра, громко плакала, требовала просфорочек «из всех баночек», гомонила, пока не поднялась бабушка, забрала капризницу у Оли и унесла её к себе. Там всхлипывания постепенно затихли. Я пытался спать и не вмешивался. Понедельник у меня – тяжёлый день. Но зато этот вечер был довольно весел. Я пришёл с работы в 5-ом часу, играл с Лизою; после ужина пошли с нею гулять, купили соку, катались с горки. Укладывать маленькую девочку начали в 9 часов. Что за милый ритуал! Сначала – умываться. И каждый вечер она предварительно плачет: «Не хочу!» Потом, уже помолившись, в рубашечке, с разрешения маминьки пляшет на диване под песню собственного сочинения: «Все танцуют босиком!» Звучит это так: «Се канцуюк бисиком!» Впрочем, сегодня она впервые сказала «басиком».

Нашёл листочек, на котором мною записано: «зиези, по зиезям» – «железы», так она раньше называла рельсы: мол, трамваи ездят «по зиезям»; теперь говорит «ейсы».

Часто просит то у меня, то у Оли:

– Я хачу фикагафии с кабой по смок’еть… Пагажди, я каб’еточки все убеу (значит, играла Олиной сумочкой с лекарствами)… А застигнуть никак не магу… сям застёгивай сюмку… Я ухэ (уже) пава… пава… вину застигнува… Я пакамухко с’ябень кая… (слабенькая)

Что-то ей рассказывал – видимо, о Толстом:

– А паком?

– Потом он умер.

– Умей… А патиму?

– Ну, что «почему»? Смертный человек… Все умирают, Лизанька.

– И мы ум’ём, – назидательно сказала вдруг она. – Вок пас’егний гок (вот последний год), а паком ум’ём и бугим у Госьпага…

17.02.84

На Сретенье погода нахмурилась, впервые – с Крещенья – задул южный ветер, сильно потеплело. Сегодня день вновь был солнечный, но уже не морозно зимний, а по-весеннему тёплый. И сейчас время к полночи, а за окном -5°.

Подбрасывал Лизаньку на ночь, она ахала, счастливо распахивая глазки, и я сказал:

– Ах ты, казак!

– Нек! – закричала она, размахивая ручками в полёте. – Нек, непвавийно!.. Не казяк, а казячка!

Олечка написала письмо Жене Д., я оставил себе копию, но какое-то оно неточное, и вписывать его сюда не хочу. Оля редко пишет, и контакт с листом бумаги теряется.

Я почему-то очень устал в эту неделю.

А прошлой ночью мне снились Арийцы, Агуро-Маздао, богиня Деркето и ещё многое из хомяковского калейдоскопа.

20.02.84, час пополуночи

Вечером были у нас гости – Маша и Юра со своею Катенькою. Выпили бутылку сухого вина, поговорили. Нас с Олею глубоко поразило их желание отдать Катю в детский сад – без всякой нудящей причины.

– Зачем? – изумлённо спросил я. – Для чего?

– Ну, а что она всё одна да одна? – сказала Маша. – Будет общаться…

Но, кажется, наше искреннее изумление всё-таки её смутило.

Оля ответила на письмо Танечки, в котором она обещает навестить нас:

«…Но почему же так нескоро? Приезжайте! Чугунов тоже обещает навестить нас и тоже медлит, зато пишет нам длинные хорошие письма…

Мы, слава Богу, здоровы. Только Лизанька наша время от времени жалуется на животик – у неё, оказывается, грыжка от рождения. В больнице нам сказали, что нужно явиться на операцию 4-го Июня, т. е. на другой день по исполнении трёх лет. Мы не знаем, что и делать. Лизаньку в больнице одну я не представляю. Мы всё молимся о ней и просим и ваших молитв.

Моя же летняя болезнь, от которой и все мы страдали, прошла чудесным образом – по молитве перед Казанской иконой Божией Матери и нашим домашним Распятием… Но как редко даётся нам такое состояние души, в котором молитва может быть услышана.

Недавно мы были у отца Иоанна. Он принял нас хорошо, взял ваш телефон, чуть ли не в тот же вечер собирался позвонить. Он к вам очень привязан и относится с самым горячим участием ко всему, что вас касается. У них опять прибавилось семейство – и детей теперь у них девять человек.

…Обещанную книжечку из Лизанькиных речений Володя ещё не составил. Он очень устаёт на работе, особенно в середине месяца. Мы об этом часто думаем, но ни на что решиться не можем…»

21.02.84

Сегодня Лиза была наказана – постояла в углу. После примирения, сидя у Оли на коленях, взволнованно говорила:

– Кага кы миня наказываех, я не виху, шко кы моя маминька (когда ты меня наказываешь, я не вижу, что ты моя маминька). У кибя акое гозьное ицо (у тебя такое грозное лицо).

Оля записала за нею:

«Лизанька так нежна и послушна последние три дня, что я не устаю радоваться и умиляться на неё.

В воскресенье утром, когда мы были на службе, она рассказывала наклонившейся к ней бабушке, что Господь всё сотворил – и травку, и птичек. А вечером я слышала, как она уговаривала Машину Катеньку вместе помолиться.

Сегодня мы были у Наташи, и её Людочка удивила меня своим мирным и тихим настроением. Я взяла её на колени и сказала:

– Какая ты, Людочка, сегодня хорошая!.. Правда, Лизанька?

Лизанька кивнула и, раскачиваясь на маленьком стульчике, заметила:

– А быва пахая! (была плохая)

– Почему?

– Очень сийно китява (сильно кричала).

Когда мы собрались уходить, Людочка поцеловала Лизаньку и сказала:

– Лизанька, слушайся маму.

– А кы с’ухайся свою маминьку, – ответила Лизанька, делая ударение на слове „свою”.

Перед сном Лизанька всё жаловалась на животик. Я так запечалилась этим, что, качая кроватку, всё думала о Лизанькиной болезни, и мысли мои от непроницаемости и растерянности вдруг вылились в молитву о Лизанькином исцелении, в сокрушение о своём неверии и неблагодарности. Лизанька лежала тихо-тихо в кроватке, и я думала, что она уже уснула. Но вдруг она подняла головку от подушки и позвала меня.

– Что, Лизанька? – наклонилась я к ней.

Сонным голосочком она сказала:

– Пупотек пеестав боеть… (пупочек перестал болеть)

Меня это так поразило. Я зашептала ей на ушко:

– Это Господь тебя исцеляет. Я всё время молюсь о тебе.

– Ну, катяй, катяй (качай)… – пробормотала она и тут же уснула».

23.02.84, пятый час утра

Вечером заигрался с Лизою, и она меня так полюбила, что попросила лечь с нею; разумеется, мы уснули втроём, и я проснулся только час назад. Не знаю, что делать – то ли спать ложиться, то ли уже окончательно вставать. На работе устаю до изумления – может, это весна так действует? По вечерам просто борюсь с сонливостью. В библиотеку езжу редко, и целая неделя ушла у меня на то, чтобы сделать выписки из 2-ой части «Семирамиды».

Кроме того, прочитаны «Великая реформа» и «Der Papst aus Osten» о современном папе из поляков (было любопытно узнать о треволнениях католической церкви; о политических заботах нашей Церкви я почти ничего достоверного не знаю – только из разговоров на московских кухнях; впечатление таково, что этот папа сопротивляется усилиям превратить Церковь в демократическую говорильню, что весьма похвально – на первый взгляд).

Юбилейный, 1911-го года, сборник статей о «великой реформе» написан сплошь либералами; ну, и народ – кажется, они и рождаются с кислыми физиономиями; в действиях власти, в государственной и хозяйственной жизни видят только негатив; всё плохо – без них… Они ещё не знают, что через шесть лет им будет дана возможность «поруководить».

Реформы Александра Освободителя – это настоящая революция в жизни России. И никем ещё её последствия не рассмотрены и не исследованы – хотя бы в общих и крупных чертах (экономический взлёт, обнищание значительной части крестьянства, рост богатства и – одновременно – оппозиционных до радикальности настроений). По крайней мере, мне таких работ не попадалось.