К тому времени, как толстое полено в костре переломилось пополам, этот цикл прошёл раз двенадцать, прежде чем Асуня потянул:
— Да вот ить и не знаю-то. Сперва-то думал, что позорище-то, жуть! Да потом покумекал и решил, что неплохо-то бабою быть. Ну энтово, говорил же ж.
Эльф внимательно смотрел на него и не перебивал.
— А таперича полдумал, прикинул… Не так-то оно ить и хорошо-то. Бабою-то. Идалья-то старая уже, с неё-то спрос какой? А вона, Улька, дык батька у ней как напьётся, дык дом разносит, што щепки да черепки летять. А ей убирать-то. Да только я б ему по макушке-то, а она молчит и метёт. Добрая она. Красивая… Эх, быть бы мне бабою, как она! Мож, хоть в подружки бы взяла-то. Я б ей тогда мести помогал, чтоб не так тяжко-то. Да и по воду ходил бы, а то коромысло тащит, а сама качается.
Асуня мечтательно вздохнул.
— Давай спать укладываться, — сказал Кай, спустя несколько минут. — Полночь уже миновала давно, а я не люблю на ходу засыпать.
И он принялся раскладывать одеяло на земле. Лёг с краю, под голову взял мешок и указал Асуне на свободную половину. Тот замялся и крякнул:
— А энтыть? Не срамно-то?
— Чего? — ровно и терпеливо спросил Кай.
— Ну… энтыть… Ты ж хоть и с косами, да мужик всё ж таки, а я уж бабою скоро буду-то. Не этыть?
— О боги! — хлопнул себя по лбу ладонью эльф. — Во-первых, сейчас это не имеет значения — мы в походе! Ты себе почки простудить хочешь? А во-вторых, ты меня что мужик, что баба не интересуешь, так что срам ты себе сам выдумал, боги! — он со стоном отёр лицо, потом долго посмотрел на сморщенную в непонимании физиономию Асуни и предложил: — В штанах пошуруди, а? На месте если всё, то и ложись.
Асуня послушно сунул руку в портки и облегчённо выдохнул.
— На месте пока! — и улёгся на одеяло с довольной улыбкой.
Ещё успел поглядеть на звёзды, радуясь красивым мерцающим огонькам, а уже через минуту поляну оглашал раскатистый мужицкий храп. Кай лишь перевернулся ну другой бок и положил клапан мешка себе на ухо.
Доблесть
Асуня спал так крепко, что его не разбудил даже собственный храп, заставлявший соседа ворочаться почти до самого рассвета, когда он забылся тревожным сном. Но всё же, когда начало отчётливо светать, Асуня достаточно громко пустил ветры, из-за чего с вскриком проснулся. Первым делом хлопнул ладошкой по штанам в области паха, ойкнул и продрал глаза.
Сначала ему показалось, что эльф рядом храпит почти так же, как бабка Идалья, но потом понял, что звук раздаётся с противоположной стороны от костра. В сумерках было не понять, что там творится, но Асуня всё же увидел горбатую мохнатую спину, которая то вздрагивала, то прогибалась к земле.
— Штой-то… — пробормотал Асуня, но тут же подскочил на ноги. — Батюшки! Га-а-а-а-а-а!!!
Рядом резко сел Кай и с остервенением выругался.
Медведь напротив поднял лобастую голову, подёргал носом, а потом разинул пасть и заревел.
— Алетушка, поможи! — пролепетал Асуня, раскинул руки и опять заорал: — А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
Бежать было некуда, костёр почти прогорел, расстояние между зверем и одеялом — шагов пять всего. Медведь, хоть и был молод и не так велик, какие дальше на север встречались, но оказался зол и выглядел очень устрашающе. Асуня понял, что они погибли! Как не вовремя-то он бабой становиться начал-то!
— А-а-а-а-а-а!!! — продолжал он, стоя на месте и раскинув руки.
Эльф стоял на одеяле, опёршись одним коленом, руки подняты, будто он два ведра нёс и выронил, но в отличие от Асуни, он не кричал, а неотрывно смотрел на гостя.
Случись такое неделю назад, Асуня бы даже и не заметил бы — запах перегара отгонял всю живность в округе, начиная от волков, заканчивая комарами, да и плевать-то по пьянке-то было на угрозу всякую. Но сейчас парень перетрухал знатно и даже начал неосознанно пятиться, но зацепив краем глаза застывшего на одеяле друга, внутри него что-то дрогнуло. Оба же бабы почти. Что он сам под проклятьем-то, что зльф рядом.
«Ох, негоже это!» — подумалось Асуне, да сказать не мог, потому что продолжал орать, прерываясь лишь на пару мгновений, чтобы с хлюпаньем втянуть воздух.
И, приняв волевое решение, он заставил ноги шагать не назад, а вперёд. Глаза Асуни выпучились, рожа побагровела, раскинутые руки тряслись, а уже сорванный голос продолжал звучать так же громко, но уже ниже.
Медведь, видя такое дело, захлопнул пасть и тоже встал на задние лапы.
— А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! — орал Асуня, надвигаясь.
— Бр-а-а-а-а-а-а-а-а!!! — орал медведь, глядя на сдувающееся и раздувающееся пузо парня.
Кайлиэль не говорил ничего, за спиной Асуни было тихо, что заставляло его продолжать движение. Да пусть и баба, да не предают друзей!
Ботинок попал в костёр, мелкий уголёк сунулся в дыру, из которой любопытно выглядывал большой палец, и вопль Асуни приобрёл новую интенсивность и более высокий тон. Парень запрыгал, размахивая руками, оступился, шагнул дальше и чуть не столкнулся со зверем лбом.
Видя такое дело, медведь отпрыгнул, встал боком на всех четырёх лапах, ещё раз на пробу заревел, но Асуня, поглощённый впечатлением от уголька, выглядел слишком опасным, и зверь принял единствоенно правильное решение.
— А-а-а-а-а!!! Ха-а-а-а-а-ха-а-а-а-а-а!!! Проваливай, зверюга тупая! Выкуси накося! Выкуси накося!!! — победно заорал Асуня, показывая мелькающей между стволов мохнатой заднице рога одновременно с двух рук. — Накося, зверина тупая! Накося!!! Ой-й-й-й!
И он, споткнувшись ещё пару раз, с размаху уселся на бревно, шикнул, ощутив острый сучок в районе зарождающейся женской красоты, пересел чуть дальше и принялся разуваться.
Эльф расслабил руки и уже спокойно встал и подошёл:
— Сильно обжёг? — по-деловому спросил он, глядя на шевелящиеся грязные пальцы.
— Та лишка, — отмахнулся Асуня. — Видал, эк я его, а?! Видал?!
— Видал! — усмехнулся Кай и сказал: — У меня мазь есть с собой, сейчас принесу, погоди.
И отправился к валявшейся рядом с одеялом сумке.