она жутко говорит во сне. Знаешь, это ведь на самом деле очень небольшая роль.
— Как думаешь, насколько сильно на меня влияет ее падение? — спросил он. — Я его замечаю? Или к тому времени я уже полон решимости совершить это глупейшее убийство?
— Думаю, второе. — Она повернула голову, чтобы взглянуть на него, и что-то в ее манере заставило его убрать с ее плеча руку собственника. Она встала и отошла в сторону.
— Позвоню-ка я в «Парик и Поросенок» и закажу столик, — отрывисто сказал он.
— Да, позвони.
Когда он сделал это, она сказала:
— Я смотрела на эскизы. Там много внимания уделено тому, чтобы одежда была слишком велика и тяжела. Я вижу, что Джереми подчеркивает это, и я рада. Огромные развевающиеся накидки, которые нельзя скрепить ремнем. Тяжелые короны. Мы должны носить их осознанно. Конечно, ты в гораздо большей степени, чем я. Я постепенно исчезаю. Но в целом картина получается жуткая.
— А каким ты видишь меня, Мэгги?
— Боже. Ты — падающая звезда. Великолепное, неистово амбициозное существо, которое погублено собственным воображением. Это грандиозное крушение. Ему сопутствуют чудовищные события. Сами небеса восстают. Кони пожирают друг друга.
Дугал сделал глубокий вдох. Его подбородок задрался кверху. Ярко-голубые глаза сверкнули под рыжеватыми бровями. Рост у него был метр восемьдесят три, но он казался выше.
— То, что надо! — сказала Мэгги. — Я думаю, ты захочешь сыграть эту роль очень, очень по-шотландски, в духе горцев. Тебя будут называть Красным Макбетом, — немного торопливо прибавила она. — А твое имя — Дугал Макдугал — оно и вправду твое настоящее?
— О да. Получено при рождении.
— Это именно то, что нужно.
Они погрузились в обсуждение того, стоит ли ему говорить на диалекте, и решили, что все-таки не стоит, иначе и другим лордам придется делать то же самое.
— Значит, диалект только для привратников и убийц, — сказала Мэгги. — Если, конечно, Перри так скажет. Я-то точно не стану этим заниматься.
— Давай выпьем за это. Совсем капельку. Ну, соглашайся, Мэгги.
— Хорошо. Согласна. Но только совсем чуть-чуть.
— Ладно. Виски? Погоди минутку.
Он прошел в угол комнаты и нажал кнопку. Две створки двери разъехались в разные стороны, открыв маленький бар.
— Господи боже мой! — воскликнула Мэгги.
— Знаю. Это уже чересчур, правда? Но такой уж у Тедди вкус.
Она подошла к бару и уселась на высокий табурет. Он нашел виски и содовую и заговорил о своей роли.
— Я мыслил недостаточно широко, — сказал он. — Великий, несовершенный гигант. Да. Да, ты права насчет этого, конечно. Конечно.
— Хватит. Если это ты мне наливаешь.
— Ой! Ладно, держи, дорогая. За что выпьем?
— Ну это же очевидно: за Макбета.
Он поднял бокал. Мэгги подумала: он великолепен. Он хорошо справится с этой ролью, я уверена. Но он сказал севшим голосом:
— Нет, нет, не говори так. Это может оказаться плохой приметой. Никаких тостов.
И он выпил так быстро, словно она могла ему помешать.
— Ты суеверен? — спросила она.
— Вообще-то нет. Просто какое-то предчувствие. Ну, наверное, все-таки да, немного. А ты?
— Как и ты. Не особо. Немножко.
— Думаю, среди нас нет таких, кто не был бы хоть самую малость суеверен.
— Перегрин, — тут же сказала Мэгги.
— Да, он точно не производит такого впечатления. Все эти разговоры о том, чтобы мы держали это в тайне, даже если мы и воображаем себе что-то эдакое.
— Тем не менее у него за плечами две успешные постановки, и обе прошли безо всяких происшествий, — сказала Мэгги.
— Да, именно так.
Он помолчал немного и сказал слишком уж небрежным тоном:
— Знаешь, пьесу ведь собирались поставить в «Дельфине». Лет двадцать назад, когда он только открылся.
— И почему не поставили?
— Умер актер, игравший главную роль, или что-то вроде того. Еще до того, как труппа собралась. Говорят, они не успели провести ни одной репетиции. Так что постановку отменили.
— Надо же, — сказала Мэгги. — А что в остальных комнатах? Тоже картины с обнаженными телами?
— Показать тебе?
— Нет, спасибо. — Она взглянула на часы. — Разве нам не пора в твой «Парик и Поросенок»?
— Перри сначала будет репетировать с ведьмами. У нас полно времени.
— Я ужасно пунктуальна и не смогу насладиться устрицами, если времени будет в обрез.
— Если настаиваешь.
— Да, настаиваю. Извини. Я приведу себя в порядок. Где тут ванная?
Он открыл дверь.
— В конце коридора, — сказал он.
Она прошла мимо него, роясь по пути в сумочке, и подумала: если он начнет приставать, то меня ждет скучная сцена.
Он не стал к ней приставать, он вообще не двигался. Ей неизбежно пришлось слегка задеть его, проходя мимо, и она подумала: для шотландца — хоть горца, хоть равнинного жителя — у него есть все что нужно и даже больше, чем считается благопристойным.
Она поправила прическу, припудрилась, подкрасила губы и надела перчатки в ванной комнате, где стояли разнообразные механические приспособления для похудения, комнатные растения в горшках и заключенное в рамку стихотворение весьма неприличного содержания.
— Едем? — энергично спросила она, вернувшись в гостиную.
— Едем.
Он надел пальто, и они вышли из квартиры. Он взял ее под руку.
— Ступеньки скользкие, — сказал он. — Ты ведь не хочешь начать с растяжения лодыжки?
— Нет. Этого я точно не хочу.
Он оказался прав: на ступеньках блестел иней из-за раннего мороза, и она была рада, что Дугал поддерживал ее под руку. Его дорогое твидовое пальто пахло торфяным дымом.
Сев в машину, Мэгги заметила высокого мужчину в коротком пальто цвета верблюжьей шерсти и в красном шарфе. Он стоял метрах в двадцати от них.
— Эй, — воскликнула она. — Это Саймон. Привет! — Она подняла руку, но он уже отвернулся и быстро пошел в сторону одной из боковых улиц.
— Я думала, это Саймон Мортен, — сказала она.
— Где?
— Я ошиблась. Уже ушел.
Они поехали по набережной Виктории к «Парику и Поросенку». Улицы светились яркими огнями, которые искрились и переливались в холодном воздухе и дробились на мелкие блестки в водах Темзы. Мэгги была в приподнятом и радостно возбужденном настроении. Когда они вошли в маленький ресторанчик с его огромным камином, белыми скатертями и сверкающей посудой, ее щеки пылали, а глаза ярко блестели. Она внезапно полюбила всех вокруг.
— Ты великолепна, — сказал Дугал.
Некоторые посетители узнали их и заулыбались. Метрдотель сдержанно суетился вокруг них. Она репетировала превосходную пьесу, и напротив сидел исполнитель главной роли.
Она заговорила — легко и хорошо. Когда принесли шампанское, она подумала: я должна помешать ему его открыть. Я никогда не пью перед репетицией. Но это было бы таким занудством, совершенно не в