Все любят друг друга. Да. Он увидел Маргарет Мэннеринг. Узнавание! Восторг! Протянутые руки и быстрый спуск в зал.
— Мэгги! Дорогая моя! Как приятно!
Целование рук, поцелуи в обе щеки. У всех возникло такое чувство, будто центральное отопление поднялось еще на пять градусов. Внезапно все заговорили.
Перегрин стоял спиной к занавесу, глядя на труппу, с которой он вот-вот начнет работать. Ощущения всегда были одинаковые. Они поднялись на борт этого корабля и готовятся примерить на себя другую личность. В процессе этого со всеми что-то произойдет: они будут пробовать новые приемы, какие-то примут, от каких-то откажутся. Рядом с ними — герои, чей характер им предстояло примерить на себя. Они сблизятся с ними, и, если подбор на роли оказался точным, станут очень близки. К тому времени, как они поднимутся на сцену, они будут одним целым. Так он считал. А когда путешествие окончится, все они станут немного другими.
Он заговорил.
— Я начинаю не с читки, — сказал он. — Читка хороша для главных ролей, но эпизодические роли — другое дело. Придворная дама и врач очень важны тогда, когда они появляются на сцене, но если им придется два часа сидеть и ждать своего выхода, это не лучшим образом скажется на их усердии.
Вместо этого я предлагаю вам хорошенько присмотреться к этой пьесе и затем приступить к работе. Пьеса короткая, и в ней есть недостатки. Я хочу сказать, что в ней полно ошибок, которые вкрались в ту рукопись, что была передана в печать. Шекспир не писал глупые куски с участием Гекаты, поэтому ее мы выбросим. Пьеса компактная и быстро подходит к концу. Она безжалостна. Я дважды ставил ее в других театрах, и могу сказать, что оба раза были успешны, без всяких признаков невезения, так что я не верю ни в какие связанные с ней истории о несчастьях и плохих приметах. Надеюсь, что и вы тоже в это не верите. А если и верите, то будете держать свои суеверия при себе.
Он сделал достаточно долгую паузу, чтобы почувствовать, как меняется восприятие его слушателей, и уловить быстрое движение рук Нины Гэйторн, которое она немедленно подавила.
— Пьеса очень прямолинейна, — сказал он. — Я не нахожу в Макбете никаких больших сложностей или противоречий. Это сверхчувствительный, болезненно мнительный человек, снедаемый непомерным честолюбием. С момента совершения убийства он начинает распадаться как личность. Любая великолепно выраженная поэтическая мысль сменяется разочарованием. Его жена знает его лучше, чем он сам, и с самого начала понимает, что она должна нести это бремя: успокаивать мужа, стараться приободрить его в критический момент, ублажать и умасливать его. Я считаю, — сказал Перегрин, глядя прямо на Маргарет Мэннеринг, — что она вовсе не жестокое чудовище, которое может выдержать любое количество трудностей. Напротив, она — чувствительное создание с железной волей, и она осознанно делает выбор в пользу зла. В конечном итоге она не сломлена, но она ходит и разговаривает во сне. И это губительно.
Магги подалась вперед, сжав руки и устремив блестящий взгляд на его лицо. Она мелко кивала, соглашаясь с его словами. Она ему верила — по крайней мере, в этот момент.
— И она чертовски сексуальна, — добавил он. — Она пользуется этим в полной мере.
Он продолжал. Ведьмы, говорил он, должны быть такими, словно их существование — это совершенно обычное дело. Пьеса была написана во времена Якова I и по его заказу. Яков I верил в ведьм, в их силу и зловредность.
— Давайте, я покажу вам, что именно я имею в виду, — сказал Перегрин. — Джереми, пожалуйста!
Весь свет погас, а затем острый луч прожектора выхватил из темноты рисунки на сцене.
— Видите первый рисунок? — сказал Перегрин. — Вот с чего мы начнем, мои дорогие. Виселица с болтающейся на ней жертвой, которую ведьмы обобрали до нитки. Они спрыгнут с нее и будут танцевать вокруг нее против часовой стрелки. Гром и молния. Громкие пронзительные крики. Всё разом. Всего несколько секунд, а потом они подпрыгнут вверх, и мы увидим их в воздухе. Свет гаснет. Они упадут позади плунжера на гору матрасов. Виселицу убирают. Звучат фанфары, загораются факелы, и мы начинаем.
Что ж, подумал он, я их заинтересовал. Их зацепило. И это все, на что можно надеяться. Он прошелся по остальным ролям, обращая их внимание на то, как экономно написана пьеса, и насколько хорошо она преодолевает обязательную сложность: как удержать интерес к такому слабому на первый взгляд герою, как Макбет.
— Слабому? — переспросил Дугал Макдугал. — Вы считаете его слабым?
— Он слаб в отношении того единственного чудовищного поступка, к совершению которого его так тянет. Он весьма успешный воин. Можно сказать, яркая личность. Он занимает собой сцену и привлекает к себе внимание. Король пообещал, что и дальше будет осыпать его милостями. Все выглядит очень радужно. И все же… все же…
— Его жена? — предположил Дугал. — И ведьмы!
— Да. Вот почему я говорю, что ведьмы крайне важны. Чтобы возникало ощущение, будто они созданы тайными мыслями Макбета. Ни один герой в пьесе не подвергает сомнению их власть. Знаете, в некоторых постановках их выводили на сцену в другое время; они угрожающе молчали, наблюдая за своей работой.
Они волокут Макбета по дороге к этому единственному решающему поступку. А потом, когда он убивает короля, его покидают; он становится убийцей. Навеки. Он не может измениться. Им завладевает его болезненная мнительность. Единственное, о чем он может думать — это о том, чтобы убить снова. И снова. Обратите внимание на совокупность художественных приемов. Пьеса смыкается вокруг него. И вокруг нас. Все сгущается. Его одежды слишком объемные и слишком тяжелые. Он — человек, находящийся посреди ночного кошмара.
Для актера, играющего главную роль, здесь есть перерыв, передышка, которые бывают во всех трагедиях. Мы снова видим Макбета с ведьмами, а потом наступает сцена в Англии, где юный Малькольм странным, исковерканным способом пытается выяснить, можно ли доверять Макдуфу, затем его выступление в Шотландию, затем сцена, где леди Макбет говорит о страхах странным, мертвым голосом лунатика.
А потом мы видим его вновь: сильно изменившимся, постаревшим, отчаявшимся, неряшливым; его громоздкое королевское облачение в полном беспорядке, ему по-прежнему прислуживает Сейтон, который стал больше. И так далее до конца пьесы.
Он немного подождал. Все молчали.
— Прежде чем мы займемся начальными сценами, — сказал он, — я хотел бы коротко пройтись по второстепенным ролям. Принято говорить, что они неинтересны. Я с этим не согласен. Особенно в том, что касается Леннокса. Он приятный человек, здравомыслящий, сообразительный, но он медлит перед