— Я виновен в грехе вожделения и грязных помыслах, обуявших мои ум и плоть, — заявил Джейми более громко, чем я считала благоразумным.
— О, что и говорить, — произнес отец Кеннет тоже внезапно громко. Он казался весьма заинтересованным. — Теперь, насчет грязных помыслов, в какой форме они к вам приходили и как часто?
— Ну, начать с того, что я смотрел на женщин с вожделением. Сколько раз? О, по крайней мере, раз сто с моей последней исповеди. Вам нужно знать, святой отец, какие это женщины, или достаточно того, что я думал сделать с ними?
Мистер Лилливайт заметно напрягся.
— Я думаю, дорогой Джейми, у нас нет времени, — сказал священник. — Но если бы вы могли рассказать один или два случая, чтобы я мог составить представление… э… о серьезности согрешения?
— О, конечно. Ну, самый худший был случай с маслобойкой.
— Маслобойка? А-а… это такая с торчащей ручкой? — тон отца Кеннтет был полон печального сострадания к возможным непристойным мыслям, вызванным этим устройством.
— О, нет, отец, это была маслобойка-бочка, которая лежит на боку и с маленькой ручкой, чтобы крутить. Ну, она крутила ее с такой силой, что шнурки на ее лифе развязались, и ее груди подрыгивали туда-сюда, а рубашка прилипла к телу от пота. А маслобойка была как раз такой высоты и так закруглялась, да? что мне захотелось наклонить ее на бочку, задрать ее юбки и…
От удивления я невольно открыла рот. Это мой лиф он описывал, мои груди и мою маслобойку! Не говоря уже о моих юбках. Я помнила этот случай очень хорошо, и если он начался с нечистых помыслов, на этом он не закончился.
Шорох и бормотание отвлекло мое внимание на мужчин. Мистер Лилливайт схватил за руку шерифа, наклонившегося к палатке с жадным вниманием, прошипел что-то и потащил за собой вниз по тропе. Мистер Гудвин последовал за ними, хотя и с заметной неохотой.
Шум их ухода, к сожалению, заглушил дальнейшее описание Джейми своего греха, но, к счастью, он также заглушил шелест листьев и треск сучьев сзади меня, возвестивших о появлении Брианны и Марсали с Джемми и Джоаной на руках и Германом, который, как обезьянка, висел за спиной матери.
— Я думала, они никогда не уйдут, — прошептала Брианна, всматриваясь в то место, где исчезли мистер Лилливайт и его компания? — На горизонте чисто?
— Да. Иди сюда, — сказала я, протягивая руки к Герману, который охотно пошел ко мне.
— Ou nous allons, Grand-mère? [63]— спросил он сонным голосом, уткнувшись белокурой головкой в мою шею.
— Шш. Увидеть Grand-père [64]и отца Кеннета, — прошептала я ему. — Но мы должны вести себя тихо.
— О, вот так? — сказал он громким шепотом и начал напевать вполголоса очень вульгарную французскую песенку.
— Шш! — я прикрыла ему рукой рот, мокрый и липкий от того, что он ел. — Не пой, мой хороший, мы не должны разбудить младенцев.
Я услышала тихий полузадушенный звук, который издала Марсали, приглушенное фырканье Брианны и поняла, что Джейми все еще исповедовался. Он, казалось, разошелся во всю и теперь придумывал — или я, по крайней мере, так надеялась — все новые случаи. Конечно же, он ничего такого со мной не делал.
Я, вытянув шею, осмотрелась вверх и вниз по тропе, там никого не было. Я поманила девушек, и мы пробрались сквозь темноту к палатке.
Джейми резко замолчал, когда мы проскользнули внутрь, потом быстро произнес.
— И грехи гнева, гордыни и ревности… о, и немного лжи тоже, святой отец. Аминь.
Он бросился на колени, быстро прочтя молитву раскаяния по-французски, и вскочил на ноги, забрав у меня Германа, прежде чем отец Кеннет закончил говорить «Ego te absolve». [65]
Мои глаза адаптировались к темноте, и я смогла разобрать объемные формы девушек и высокую фигуру Джейми. Он поставил Германа на стол перед священником и сказал.
— Быстро, отец мой, у нас мало времени.
— У нас также нет воды, — заметил священник. — Или вы, леди, догадались принести ее с собой?
Он поднял кремень и трутницу, пытаясь вновь зажечь лампу.
Бри и Марсали обменялись удивленными взглядами и одновременно покачали головами.
— Не беспокойтесь, святой отец, — произнес Джейми успокаивающе, и я увидела, как он потянулся к чему-то на столе. Раздался короткий шорох открываемой крышки, и прекрасный горячий запах виски заполнил палатку, а слабый колеблющийся свет фитиля разгорелся в ровное ясное пламя.
— При данных обстоятельствах… — сказал Джейми, протягивая открытую фляжку священнику.
Отец Кеннет сжал губы, но скорее от подавленного смеха, чем от раздражения.
— При данных обстоятельствах, да, — повторил он. — И что может быть более подходящим, в конце концов, чем вода жизни?
Он расстегнул свой воротник и вытянул висящие на кожаном ремешке деревянный крест и маленькую стеклянную бутылочку, закупоренную пробкой.
— Святой елей, — объяснил он, открыл бутылочку и поставил ее на стол. — Благодарения Пречистой деве, что они были у меня на теле. Шериф забрал коробку с моими принадлежностями для мессы, — он сделал быструю инвентаризацию объектов на столе, отсчитывая их пальцах. — Огонь, елей, вода — что-то вроде того — и ребенок. Очень хорошо. Вы и ваш муж будете крестными родителями, я полагаю, мэм?
Он адресовал вопрос мне, так как Джейми подошел к выходу.
— Для всех их, отец, — сказала я и крепко схватила Германа, который, казалось, собирался спрыгнуть со стола. — Потерпи, милый, еще немного.
Услышав тихий свист металла, вытягиваемого из кожаных ножен, я оглянулась и увидела, что Джейми стоял на страже у входа с кинжалом в руке. Приступ мрачного предчувствия сжал мой желудок, и я услышала, как Брианна рядом потянула воздух.
— Джейми, сын мой, — произнес отец Кеннет тоном легкого упрека.
— Продолжайте, пожалуйста, святой отец, — очень спокойно ответил Джейми. — Я хочу крестить своих внуков сегодня вечером, и никто не сможет мне помешать.
Священник вздохнул с небольшим присвистом, потом покачал головой.
— Да. И если вы кого-нибудь убьете, я надеюсь, у меня будет время снова отпустить вам грехи, прежде чем нас обоих повесят, — пробормотал он, беря масло. — Если у вас будет выбор, убейте шерифа, дорогой, хорошо?
Резко переключившись на латынь, он откинул копну светлых волос Германа, и его большой палец ловко чиркнул по лбу губам и животу мальчика, делая крестное знамение, отчего тот согнулся и захихикал.
— От-имени-этого-ребенка-вы-отказываетесь-от-сатаны-и-всех-его-деяний? — спросил он, говоря настолько быстро, что я едва поняла, что он снова перешел на английский, и только успела присоединиться к Джейми в ответе крестных родителей, послушно произнеся «я отказываюсь от них».