хмурюсь я.
─ В том смысле, что это всё ещё находится в области намерений.
─ Намерений, подкреплённых нашими словами. Этого немало, вообще-то.
─ Скажи, ─ понижает она голос. ─ А если бы… Если бы со ной что-то случилось, ну, если бы я попала под машину или утонула… ты бы себе нашёл… другую девушку? Заменил бы меня на секретутку какую-нибудь?
─ Наташ…
Блин, что ей сказать-то? В груди, пригодной к вскармливанию, кажется, бьётся сердце ребёнка…
─ Егор, ─ спасает ситуацию появление мамы, ─ ты куда это на ночь глядя? Ну, ты даёшь! К тебе Наташа приехала, а ты за своё опять!
─ Что значит «за своё», мам? Наталья подумает, что я каждый вечер ухожу куда-нибудь.
─ Ой, нет, ─ машет на меня рукой мама. ─ Это я к тому, что ты вечно в разъездах, дома тебя никогда не бывает.
─ Я быстро, туда и назад, ─ примирительно говорю я. ─ Вы и соскучиться не успеете.
А может, успеете. Это, как пойдёт. Я выскакиваю из подъезда и стучусь в тарахтящий на холостом ходу «еразик».
─ Поехали, ребят. У кого права есть, давайте за руль.
Требование вызывает замешательство.
─ Что, ни у кого прав что ли нет? Блин, ну вы даёте, орлы.
─ Да есть права, но от Скачкова приказ на этой колымаге не ездить… Ну, и мы же не можем пост оставить.
─ Поехали-поехали, нам недалеко. Тимурычу скажете, я велел.
Один из парней садится за руль, и я усаживаюсь рядом с ним. С грехом пополам трогаемся с места.
─ Скользко? ─ спрашиваю я.
─ Нормально, ─ хмуро отвечает он. ─ Дорога сухая. Нам, главное, не заглохнуть.
Доезжаем благополучно. Медленно, но верно.
─ Ты быстро, ─ встречает меня Рома. ─ Проходи на кухню. Чай будешь? Марина пирог яблочный испекла.
─ Конечно, буду, товарищ подполковник. Жизнь слишком коротка, чтобы можно было отказываться от таких чудесных вещей.
─ Философ.
Он наливает мне большую кружку чая.
─ Ого, с травками?
─ Душица, смородина, зверобой, иван-чай. А, ещё малина сушёная и шиповник. У меня тесть собирает. На пенсии делать нечего, вот занятие.
─ Респект тестю, чай чумовой.
─ Какой-какой?
─ Потрясный, Роман Александрович. И пирог шикарный. Ну всё, останусь жить у вас, харч отличный, чего ещё надо.
─ Ну-ну, харч тебе, ─ хмыкает он. ─ Тебе деньги нужны, а не харч.
─ Да, есть такое дело, ─ киваю я. ─ Бабло нужно. Ну, и вам тоже.
─ И мне тоже, ─ соглашается он. ─ А этот хрен Снежинский будет гадить.
─ Однозначно. Он сейчас себя неуязвимым почувствует. Как он с Гурко связан, пробили уже?
─ Пробили тебе… Нет, не пробили. Не знаю. Он сказал, родственник старого друга. Сейчас занимаемся этим, узнаём, что за родственник.
─ Я думаю, ─ говорю я, ─ нам надо вернуться к первоначальному плану и отослать его куда подальше.
─ Да, ─ кивает Куренков, ─ но только он может не согласиться, чем ты его прижмёшь, когда он поймёт, что за порнуху его больше не прихватят?
─ Надо ему сказать, что всё по-прежнему серьёзно и в любой момент он может снова очутиться за решёткой.
─ Надо, ─ разводит руками Куренков. ─ Было…
─ Было? ─ переспрашиваю я.
─ Да, надо было сказать, но Михал Михалыч не сказал. Да и какая разница? Тот, кто организовал звонок Гурко, наверняка сам всё скажет. Всё, что нужно.
─ Ну, с фабрики-то мне его никто уволить не запретит? Если не захочет уйти добровольно, устроим ему служебное несоответствие?
─ Чего?
─ Найдём, говорю, за что уволить, ─ улыбаюсь я. ─ Был бы человек, а недостача найдётся.
─ Но он, сучонок, не только по фабрике шныряет. Наверняка, уже вынюхал что-нибудь. Надо нам и с Игорёшей разобраться. Что там твой Баранов, сможет его законопатить?
─ Баранов всё сможет, если ему не мешать, а у меня на его счёт нехорошее предчувствие.
─ Что ещё за предчувствие?
─ Что Печёнкин его сожрёт. Он сейчас был прямо-таки уверен в своей победе и может расценивать моё освобождение как временное отступление, за которым обязательно последует реванш.
─ Печёнкин может. Но мы должны упредить все его поползновения.
─ А как упредить-то, Роман Александрович? ─ спрашиваю я. ─ Истреблять гадов будем, как Ван Хельсинг нечистую силу?
─ Я про такого товарища ничего не слышал, но у этой идеи есть определённые плюсы.
Повисает пауза, во время которой мы пристально смотрим друг другу в глаза.
─ И Игорёшу тоже в топку? ─ спрашиваю я. ─ Все они дрова истории?
─ То же мне дрова, ─ хмыкает Куренков. ─ Ни света, ни тепла. Копоть одна.
─ Этак мы с вами в санитаров леса превратимся.
─ А мы и есть санитары, ─ серьёзно заявляет он.
─ Нам только ещё пёсью голову и метлу к седлу прикрепить остаётся.
─ Ты, Егор, не ёрничай, ─ говорит Роман, ─ а лучше подумай. И ни с кем этот разговор не обсуждай. Пусть между нами останется, лады?
─ Разумеется, Роман Александрович.
─ Вот и хорошо, ─ устало вздыхает он. ─ Ты пирог-то ешь, не стесняйся, добавка имеется.
─ Роман Александрович, ─ говорю я, отделяя вилкой кусок пирога. ─ Поговорите с Валей, пожалуйста.
─ На предмет чего?
─ На предмет Снежинского. Я бы всё-таки попробовал его услать на Калыму или Магнитку.
─ Ну, попробуй, я-то причём?
─ Так ваша дочь, всё-таки.
─ Не понял. Ты же сказал, она тебе пообещала.
─ Да… ─ мнусь я, не зная, как сказать. ─ Разозлилась она на меня, понимаете?
─ Как это? ─ удивляется он.
Как-как… а вот так…
─ Да, я обещал к ней зайти, а тут все вот эти дела… короче даже не позвонил. Она сказала, чтоб забыл, как звать её.
─ Да, брат, ─ смеётся Куренков. ─ Попал ты. Валька она знаешь, злопамятная какая. Всю жизнь помнить будет. Теперь только женитьбой можно ситуацию поправить.
─ Женитьбой? ─ ошарашенно переспрашиваю я.
─ Да, ─ серьёзно отвечает он и, не сдержавшись начинает хохотать во весь голос, приговаривая сквозь смех, ─ испугался, брат, испугался…
Просмеявшись, он выходит в прихожую и через пару минут возвращается. Он уже не смеётся, но на лице его ещё сохраняются едва читаемые следы недавнего веселья.
─ Сейчас придёт на пироги с яблоками. Она материн пирог ни за что не пропустит.
И действительно, не успеваю я съесть половину своей порции пирога, который действительно очень и очень хорош, появляется Валя.
─ О, а этот чего здесь делает? ─ сердито спрашивает она.
─ Наслаждаюсь пирогом