И все же Джейк не в силах был остаться в стороне. Он ощущал ее боль так же сильно, как собственную, как будто опять стал мальчиком, который кочевал из одной «семьи» в другую, страдая от неустроенности своей жизни. Он попытался разговорить Ребекку, болтал с ней о разных незначащих пустяках, старательно избегая упоминать об ударе, который нанесла ей Дорис Джордан. Если Ребекка захочет, пусть первой заговорит об этом.
Но девушка явно не склонна была поддерживать разговор. Она в основном молчала, лишь изредка отделываясь односложными фразами.
Они остановились у придорожной закусочной и, не выходя из машины, купили по два гамбургера — жалкая замена так и не состоявшегося ужина с Дорис «в лучшем ресторане города». Ребекка ожесточенно набросилась на еду, словно полуостывший гамбургер был ее личным врагом. Что ж, по крайней мере, она не потеряла аппетита.
В мотеле Джейк испытал одновременно облегчение и разочарование, узнав, что им не достанутся смежные номера. Мгновение он размышлял, не взять ли один номер на двоих — ведь человек, который испортил тормоза «вольво», наверняка может устроить новое покушение на Ребекку. И тогда Джейк должен быть рядом с ней, чтобы вовремя прийти на помощь.
Если тормоза и вправду были испорчены намеренно. Если это покушение, а не досадная случайность. Если он попросту не ищет предлога провести ночь с Ребеккой…
В конце концов Джейк заказал два раздельных номера и вернулся к машине.
— Твой номер — сто сорок пятый, — сказал он, протянув Ребекке ключ. — Там есть дверь, которая выходит во внутренний двор, прямо к бассейну.
Девушка криво, неестественно усмехнулась, взяла ключ и выбралась из машины. Джейк занес ее вещи в номер.
Комнаты здесь были обставлены поприличней, чем в Эджуотере, но выглядели так же безлико.
Остановившись около кровати, Ребекка оглядела номер. Потом она повернулась к Джейку, и выражение ее лица живо напомнило ему Мэри Джордан. Это было лицо женщины, которую преследуют призраки.
— Спасибо, что занес вещи, — сказала она.
Джейку до смерти хотелось шагнуть к ней, обнять, прижать к себе, утешить, зацеловать до бесчувствия, добиться того, чтобы пламя страсти прогнало боль и горечь из этих зеленых русалочьих глаз.
Вместо этого он застыл в проеме двери, опершись одной рукой о косяк, не смея прикрыть эту дверь и остаться внутри наедине с Ребеккой. Иначе одному Богу известно, какие еще глупости он сотворит.
— Послушай, — сказал он глухо, — сегодня вечером, пока мы ездили в парк, у Дорис что-то произошло, и это «что-то» вынудило ее отказать нам в ночлеге. Как нам знать, в чем тут дело? Можно гадать всю ночь и все равно не найти ответа. Вид у нее был смущенный, даже испуганный. Может быть, ты здесь вовсе и ни при чем.
Ребекка устало опустилась на край кровати, положила на колени подушку и принялась зачем-то разглаживать белоснежную наволочку, при этом старательно избегая его взгляда.
— Первое, что приходит мне в голову: Мэри Джордан рассказала ей, что я — внебрачная дочь Бена.
— Но при этом ты все равно осталась бы внучкой Дорис, так что этот выстрел не попал в «яблочко». Черт, да ей, быть может, просто позвонил старый приятель и попросил высвободить для него вечерок!
Ребекка тускло усмехнулась.
— Эту идею я бы тоже не назвала попаданием в «яблочко».
— Пусть так, но ведь ты понимаешь, к чему я клоню? Мы не знаем, в чем дело. Нельзя понять, почему человек совершает тот или иной поступок — если только сам он тебе об этом не скажет. И даже тогда нельзя быть уверенным, что он сказал правду.
Девушка швырнула подушку на кровать и откинулась, опершись на локти.
— Спасибо, что поделился со мной этим образчиком несказанной мудрости. Хочешь — верь, хочешь — нет, но я, как выяснилось, ничего не знаю о людях. Я поняла это с того самого дня, когда обнаружила, что я — приемыш.
Что ж, и горький сарказм лучше отрешенной скорби, которая владела ею всю дорогу до мотеля.
— Нет, тогда ты еще ничего не поняла — иначе не пустилась бы в бесполезные поиски. Если б ты еще в тот день ясно поняла, что не знаешь людей, то смиренно порадовалась бы и тому, что твои родители — я имею в виду Паттерсонов — любили тебя так долго. Гораздо дольше, чем это случается с другими.
Ребекка вздрогнула, как от удара, но Джейк-то знал, что именно это она и должна была от него услышать. И ему хотелось кричать на нее, трясти за плечи, ругаться последними словами, пока она не осознает правду, пока не перестанет страдать от каждого удара судьбы. А потом теснее прижать ее к себе и нежностью залечить ее раны.
Ребекка вдруг резко встала и подошла к одежному шкафу.
— Я знаю, что отец и мама любили меня, — сказала она тихо, глядя на отражение Джейка в зеркале — словно ей не хватало смелости обращаться прямо к нему. Голос ее звучал тихо, но твердо. — Они любили меня… и все человечество. Они были чудесными, замечательными людьми, и мне здорово повезло, что они пригрели меня после того, как от меня отказалась настоящая мать. Впрочем, они заботились обо всех несчастных. Комната для гостей в нашем доме никогда не пустовала. Жена, избитая мужем… Семейство, потерявшее работу… Если у кого-то из этих людей были дети, они помещались в моей комнате. Я почти ненавидела свою эгоистичную натуру, потому что мечтала, чтобы все эти люди куда-нибудь сгинули, а мама и папа любили бы только меня одну. Я получала от них гораздо больше, чем заслужила — теперь-то я это понимаю…
— Они любили тебя, Ребекка… а ведь в мире полным-полно людей, которые не получают даже этого. Только после своей смерти они перестали любить тебя, но даже их смерть не может изменить прошлого. Ты была им близка, Ребекка. Дорис Джордан тоже стала тебе близка, но потом это вдруг оборвалось, хотя она вовсе не умерла. Ты не знаешь, почему она тебя отвергла, да тебе и не нужно это знать! — Джейк с силой ударил кулаком по дверному косяку. — Черт подери, Ребекка, научись ты тому, что ничто в этой жизни не вечно! Любовь приходит и уходит, так что радуйся тому, что она есть, и не страдай, когда она исчезает. Ничто не длится вечно, в особенности любовь, это хрупкое чувство, которое всегда зависит от слишком многих обстоятельств, и эти обстоятельства никто не в силах изменить. Научись смотреть в будущее, а не оглядываться в прошлое.
— «Ничто не вечно», — медленно повторила Ребекка. — «Радуйся тому, что есть». Как ты?
— Да, как я, — отрывисто бросил Джейк и вдруг отчего-то понял, что не может больше смотреть, как отражаются в зеркале ее изменчивые русалочьи глаза. — Если понадоблюсь — я в номере двести восемьдесят семь, — быстро проговорил он и шагнул в коридор, плотно закрыв за собой дверь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});