— А меня, между прочим, это совершенно не интересует.
Повернулась и ушла. Представляете?
На другой день я пришёл с работы, перекрыл воду, вынул из крана новую прокладку и поставил обратно старую.
По вызову пришла не Лида. Явился Городулин. Всё наладил, а когда уходил, покачал головой и говорит:
— Парень, пора с этим делом кончать. Ясно?
Через три дня я повторил операцию «прокладка».
На этот раз явилась Лида. Она перекрыла воду, разобрала кран, внимательно посмотрела на прокладку и так же внимательно на меня.
Примерно через неделю в городской газете появилась заметка под названием «Радость новосёлов». Там было хорошо сказано про наш дом молодожёнов, какой он замечательный и светлый, а в самом конце была критика в отношении сантехники, и, в частности, насчёт невысокого качества кранов.
Под заметкой была подпись — В. Корешкова. Это Вера написала, Митина супруга. Может, она и вправду написала насчёт кранов, но я не думаю. Скорей всего она почувствовала, что её супруг не туда смотрит.
А я подумал: если всё же её критика правильная, то, чтобы всё исправить, надо или построже спросить со строителей, или в срочном порядке выдать замуж Лиду Маношину.
Так я подумал…
Но на сегодняшний день всё это уже пройденный этап.
Сегодня я жду открытия магазина «Мебель». Меня интересует гарнитур «Уют». И он не только меня интересует, но и Лиду, которая выходит замуж за одного парня.
Я думаю, вы уже догадались, за кого именно.
Так что всё хорошо. Даже замечательно. Жизнь идёт вперёд.
Лида собирается поступать в техникум коммунального хозяйства.
А дом наш пока обслуживает один Городулин.
Если у вас что случится — вызывайте его, и всё будет в полном порядке.
ПРОИСШЕСТВИЯ
Артист
Всё случилось внезапно, как это чаще всего и бывает. Утром на репетиции Бармин вдруг почувствовал — его качнуло, и он ощутил мгновенье странного забытья. Минутой позже он объяснил это обыкновенной усталостью. Просто надо маленько отдохнуть, уехать в Подрезково, походить на лыжах, поразговаривать с птицами и вообще отключиться.
После репетиции он выпил в буфете чашечку кофе, съел бутерброд с сыром и умчался на студию звукозаписи. Там всё прошло очень удачно, без единой накладки. Он читал сатирический монолог и через толстое сверкающее стекло поглядывал в аппаратную на режиссёра. Он видел улыбку на его лице и одновременно видел себя, своё отражение. Получалось совсем как в кино. Там это, кажется, называется «наплыв».
Со студии звукозаписи он поехал в редакцию, где состоялась давно затеянная пресс-конференция на тему «Смех — дело серьёзное». Сотрудник отдела литературы и искусства извинялся, что не заготовил все вопросы. Но получилось даже лучше, непринуждённей. На многие из вопросов, которые ему задавали, он уже не раз отвечал самому себе после очередной премьеры и в поединках с критиками, которые, как известно, знают абсолютно все — и что сегодня нужно зрителю, и что смешно, и что не смешно.
По дороге домой он думал о том, что существуют на свете люди, которые довольны всем, что они делают. Есть, например, у него приятель драматург. После премьеры на вопрос, как прошёл спектакль, он скорбно разводит руками и говорит: «Тридцать девять раз». Сие означает, что после спектакля тридцать девять раз давали занавес. Не тридцать, не сорок, а тридцать девять раз. Это звучит конкретно и потому убедительно.
Уверенно ведя машину, Бармин щёлкнул зажигалкой и затянулся. Кстати, давно бы надо бросить курить. Он давал обещания, усмехаясь цитировал Марка Твена — «Бросить курить проще простого. Я делал это сотни раз». А вообще, серьёзно говоря, с куревом надо кончать. Хорошо бы приурочить это полезное мероприятие к какой-нибудь дате. Вот скоро ему стукнет шестьдесят, и в этот день он скомкает пачку сигарет и мужественно выбросит её. Навсегда.
Ткнув окурок в пепельницу, он поморщился. Что-то кольнуло. Но это не сердце. Не те симптомы. Скорей всего печень. Были сигналы, но ничего. Обходился уколами. Как-то приехал рыжий доктор из «Неотложки». Он удивился, когда узнал Бармина: «Оказывается, и комики болеют». Сказал он это с единственной целью завязать беседу. Ему было очень интересно. Сменится и дома расскажет жене: «Сегодня был вызов, как думаешь, к кому?»
Доктора бывают разные. Один хлопает пациента по плечу, шутит: «Батенька, да вы типичный симулянт!» — и лукаво подмигивает. Это приятно и как-то обнадёживает. А доктор деловитый, неулыбчивый вызывает у больного подозрение, не иначе — дело труба, финита ля комедия. А ежели доктор чересчур резвится и даже рассказывает анекдоты, тут одно из двух: или всё очень хорошо, или, наоборот, всё очень плохо, а доктор притворяется, хотя на самом-то деле ему совсем не весело. Наивная хитрость.
Доктор из «Неотложки» держался спокойно, и Бармину захотелось, чтобы он повеселел. Для этого не пришлось особенно трудиться. Едва он выходил на просцениум, застенчиво и словно бы виновато улыбаясь, зрительный зал встречал его шумными аплодисментами. Каждый отвечал ему улыбкой на улыбку, предвкушая то, что ему предстояло испытать. Такая улыбка как разминка для гимнаста. Дальше пойдут иные нагрузки, придётся посмеяться в полную силу, а то и похохотать до слёз.
— Насколько я понимаю, в моей драме главное действующее лицо — печень, — оказал Бармин.
Доктор кивнул:
— Автору виднее.
Близоруко щурясь, он уже выписывал рецепт.
Бармин заглянул ему через плечо и вздохнул:
— Всё понятно. Однозвучно звенит аллохольчик…
Доктор засмеялся:
— Это надо запомнить. Значит, не колокольчик, а аллохольчик. — Он покачал головой и, помедлив, сказал: — У меня к вам вопрос. Вы извините, может быть, это наивно, то, что я хочу спросить, но мне любопытно узнать, если это, конечно, не секрет… Я вас в концерте слышал в прошлом году и раза три видел вас по телевизору… Скажите, всё, что вы исполняете, это вам другие пишут, вы это не сами сочиняете?..
— Увы. Не сам.
— Да? — в голосе доктора явственно прозвучало сожаление. — Но вот у меня, у моей супруги и вообще у многих, с кем я беседовал, создалось такое впечатление, что всё то, что вы произносите как артист, говорите именно вы, от своего лица. Это ваши мысли, ваши заботы…
— Как вам сказать… — Бармину всё больше и больше нравился доктор. — Было бы неплохо, если бы вы в свободное время написали статью об искусстве эстрады.
— Я же предупредил, то, что я скажу вам, покажется наивным, — быстро сказал доктор, и было заметно, что он обиделся.
— Вы зря обижаетесь, — улыбнулся Бармин. — То, что вы сейчас сказали, для меня высшая похвала. Уверяю вас. Меня мало радует, когда говорят или пишут, что я бережно донёс авторский текст и мастерски исполнил фельетон или монолог. Доктору, как вы знаете, говорят только правду. Так вот, я вам скажу, что я работаю с увлечением только тогда, когда и я и автор одинаково думаем, когда нас волнуют общие проблем мы, общие радости и печали…
Доктор посмотрел на часы.
— Я понимаю вас. Жаль, у нас мало времени. Будет случай, мы ещё побеседуем…
С большим удовольствием, — сказал Бармин. — Особенно если повод для новой нашей встречи будет не такой, как нынче.
— Не возражаю, — улыбаясь, сказал доктор уже в дверях.
Записка лежала на полу. Бармин вошёл в квартиру и увидел — на тёмном паркете белый квадратик. Это Варино изобретение. Она сказала: «Приходя домой, ты, как всегда, целиком и полностью погружён в свои мысли. Тебе даже в голову не придёт взглянуть на столик, к тому же он всегда завален конвертами, повестками, приглашениями. А тут всё просто — на полу записку нельзя не заметить».
Бармин поднял бумажку. Характерный Варин почерк, каждая буква отдельно. «Кеша! Я ушла развлекать Алёшку. Обед на плите. Тебе остаётся только зажечь газ. После обеда обязательно отдохни. Звонил Александр Семёнович, говорит, что у тебя усталый вид и ты последнее время неважно выглядишь. Даже посторонние люди это говорят. Ц. В.».
Ц. В. — целую Варя.
Бармин снял пиджак, надел пижамную куртку. «Интересно, а если бы Александр Семёнович не позвонил, она бы сама это заметила?»
Он зажёг газ, прошёл в ванную и, когда мыл руки, внимательно посмотрел на себя в зеркало. Да, вид не так чтобы очень. Нет, оказывается, всё-таки не он самый сильный человек планеты.
По идее — мастер сатиры и юмора должен олицетворять душевное здоровье и пышущий оптимизм. А он? Ничего похожего. Ну, хорошо, допустим, что это так. Но человек, так сказать, внутренне весёлый вполне может выглядеть озабоченным, серьёзным, даже грустным. Тем неожиданней его мгновенные перевоплощения на сцене. Никакого грима, своё лицо, но как оно меняется, было грустным, стало озорным, наконец просто смешным.