— Арестовать этих Тындалэ и Пэкалэ, — сказал офицер.
— Я, правда, личность ихнюю не запомнил, — грустно вздохнул Балдуй, — народу много, пока тут разберешься… сами понимаете, ваше благородие…
— Доставить Тындалэ и Пэкалэ ко мне! — приказал офицер, повернулся и пошел к полицейскому участку.
Балдуй побежал к полицейским, которые окружили вола-пьяницу, старательно вылизывающего пропитанную вином землю.
Бадя Георге видел, как Балдуй что-то сказал полицейским и те разбежались в разные стороны.
— Неужели эти парни — Пэкалэ и Тындалэ — друзья беглеца? Мэй, мэй, мэй… — вслух подумал бадя Георге. — Хорошо, что Балдуй не запомнил их в лицо! На ярмарке сейчас много народу, много актеров и весельчаков — попробуй поймай… Но как же все-таки раскроить эту проклятую шкурку для шапки кузнеца? Вот же наказание — баран был не больше кролика, а голова у этого верзилы, как на грех, словно наковальня!
И бадя Георге, усевшись поудобнее, задумчиво уставился на серую шкурку.
РАССКАЗ ПОСЛЕДНИЙ, О ТОМ, КАК ЗВЕНЕЛА
НАД ГОРОДОМ ЛЮБИМАЯ ПЕСНЯ ИОНА ЧОРБЭ,
О ТУМАНЕ НАД РЕКОЙ И ОБ УТРЕННЕЙ ЗВЕЗДЕ
— Идем отсюда, Пэкалэ! Здесь народ уже знает все наши шутки!
— Наоборот, Тындалэ, останемся! Пришло время слушать других!
Из разговоров Пэкалэ и Тындалэ
Когда полицейские привели братьев Чорбэ в участок, то Митикэ с Фэникэ и словом не успели перемолвиться — офицер сразу же приказал ввести их к нему.
Кроме офицера, в комнате находилось еще двое полицейских и Цопа.
— Они? — кивнув на братьев, спросил офицер Цопу. — Узнаешь?
— Вроде бы они, — произнес Цопа.
— Ваше превосходительство! — поклонился офицеру Митикэ. — Мы действительно ехали два дня и две ночи на каруце с каким-то полицейским, похожим на этого… Он вез арестантов, две бочки вина на продажу да еще собаку… Ночевал в Слободзее — там клака была.
— Тот полицейский с дороги сбился, — вставил слово Фэникэ. — Из Слободзеи вышли, обратно в Слободзею пришли, день-ночь на месте топтались…
Офицер внимательно оглядел Цопу, и под офицерским взглядом полицейский вытянулся в струнку: даже невозможно было представить, глядя на мешковатую фигуру Цопы, что он может так тянуться.
— Он? — спросил офицер братьев. — Вы его узнаете? С ним ехали?
Цопа сообразил, что ему с горем пополам простят сбежавшего никчемного мужичонку-бедолагу.
Но если братья расскажут, что творилось по дороге, про подарки, про возвращение в Слободзею, про краснорожего напарника с псом и все прочие дела, то самому можно будет угодить в неприятную историю.
Поэтому, пожирая глазами братьев Чорбэ, Цопа пробормотал:
— Как они могут меня узнать, ваше высокоблагородие, когда я их первый раз вижу!
— Не тебя спрашивают, болван! — дрогнул бровью офицер; не сводя с братьев взгляда, повторил: — Он или нет?
— Похож… есть немного… — пристально рассматривая Цопу, сказал Митикэ. — Но вроде не он. У того усы в другую сторону закручивались.
— Не, не тот, — подтвердил Фэникэ.
— Так… — Офицер закурил папиросу, обернулся к Цопе: — Значит, ты, бестолочь, не этих актеров видел?
— Так точно! — продолжая стоять по стойке смирно, гаркнул Цопа. — Не этих! Те пониже росточком и одежда другая.
— Актеров в камеру! — приказал офицер. — Пусть посидят, пока мы разберемся! А ты, болван…
Но дальнейших слов офицера братья не слышали — их грубо вытолкали из комнаты и повели по коридору.
В конце коридора их ждала гостеприимно распахнутая железная дверь. Возле нее стоял надзиратель с ключом в руке.
Большое полуподвальное помещение, в котором заперли братьев, не очень походило на мрачный каземат. Оно скорее напоминало пещеру, в которой несколько лет подряд жгли костры, — такими черными были стены и земляной пол.
Трое крестьян, сидящих на земле, радостно встретили Митикэ и Фэникэ:
— Нашему полку прибыло! За что?
— Перепутали с какими-то актерами, — сказал Митикэ, — теперь выяснять будут.
— А мы подрались, — сообщил самый молодой из крестьян. — Городовой разнимать полез, мы и его задели ненароком… В городской больнице ныне бедняга мается…
— Да что теперь городовые, — засмеялся один из драчунов. — Вот, я помню, в Бендерах, там городовой был — это да. Ему три раза по голове оглоблей стукали — и он хоть бы что. Скомкал меня, что медведь, и притащил в участок. А здешние? Тьфу — смехота!
Дверь камеры заскрежетала и отворилась. На пороге появились еще двое — молодые парни с испуганными глазами.
— Ого-го! — закричали драчуны хором. — За что вас, братцы?
— Актеры мы, — сказал один из парней. — Он вот Пэкалэ, а я Тындалэ. С утра у реки, у рыбных рядов… Сборы шли хорошие, вдруг — раз! — забрали…
Братья не успели как следует обсудить со своими товарищами по несчастью происшедших событий, как в камеру впихнули сразу четырех человек — двух Тындалэ и двух Пэкалэ.
— Друзья по несчастью, у кого есть курево? — спросил один из Пэкалэ.
Когда выяснилось, что компания подобралась некурящая, очень актер огорчился, но потом бодро произнес:
— Тяжело, конечно, но, если бы офицер, который загнал нас сюда, предложил бы мне сигарету из своего портсигара, я бы ее не взял.
— Нет, вы только подумайте, — шумел один из Тындалэ, — запереть нас в такой день! Сегодня на редкость щедрые зрители!
— Каждый раз на этой ярмарке какое-нибудь свинство происходит! — вздохнул курильщик. — Говорю городовому: «Я никуда бежать не собираюсь, арестуешь меня вечером. Смотри, ведь зрители кругом, я занят!». И что же мне сказал этот мерзавец, как вы думаете? «Ежели, говорит, так желаете показаться публике, то мы вас выставим в клетке и за показ будем брать Деньги!».
— Он не знал истории про человека, который попал в царство двуносых, — сказал Митикэ.
— Мы тоже не знаем! — закричало несколько голосов.
— Один человек, который сам считал себя очень ловким пройдохой, — начал Митикэ, — узнал, что в горах, в ущелье, живут люди с двумя носами. И он задумал такое дело: поймать какого-нибудь двуносого, запереть в клетку, потом привезти его к одноносым людям, и показывать чудо за деньги.
«Я буду богатым! — кричал пройдоха. — На этих носах я заработаю гору монет!».
И он отыскал ущелье, спустился в него, встретил двуносого человека.
«Я приглашаю вас в гости ко мне, — сказал пройдоха. — Угощение уже готовится, можем ехать хоть сейчас. Кони наверху!».
«С удовольствием поеду к вам, — сказал двуносый, — зайдем ко мне, я должен переодеться, и мы тронемся в путь…».
Пройдоха пришел в дом к двуносому, познакомился с ere сыновьями.
Вдруг на него набросили мешок, повалили, связали.
«Что ж вы делаете! — закричал пройдоха. — Разве так поступают с гостями?».
«Конечно, — сказал двуносый человек, — так с гостями не поступают. Но что нам делать? Мы умираем с голоду, и вы — наше спасение. Мы вас посадим в клетку и будем показывать за деньги. Каждый захочет взглянуть на одноносого человека — это же величайшее чудо».
Вот так остается с носом тот, кто готовит подлость другому! — закончил Фэникэ.
Всем очень понравился рассказ Митикэ, и начались расспросы — кто такие братья Чорбэ, откуда.
— Так я же знал вашего отца, музыканта Иона! — закричал один из Пэкалэ. — Мы же с ним вместе много раз играли на свадьбах и жоках! Помню его песенку: «Горе бежит от улыбки, беда приходит в обнимку со скукой!»
— Из улыбок плетутся нити, соединяющие сердца! — громко сказал актер, страдающий от отсутствия табака.
В это мгновение дверь заскрежетала, и в камеру ввалилась целая толпа актеров и музыкантов.
— Они совсем сошли с ума! — кричал скрипач, размахивая смычком, как саблей. — Хватают всех подряд! Стоит только тронуть струну на скрипке, как полиция тут как тут. «Вы слышали про Пэкалэ и Тындалэ?» — спросил меня городовой. «Давно с ними знаком»! — отвечаю я. И меня арестовывают! Что происходит? У городовых в голове камни вместо мозгов!
— Камни в голове или каменная голова — это одно и то же. А вот закурить у вас есть?
Среди вновь прибывших Митикэ и Фэникэ встретили тех самых трех актеров, с которыми они познакомились на конской выставке в день скачек.
Братья так обрадовались старым знакомым, словно были с ними в родстве.
— Никогда ничего подобного не видывали! — удивлялись старые актеры. — Похоже, что полиция захотела запретить смех и веселье?
Потерявшие голову полицейские хватали каждого, кто походил на актера или музыканта.
Потом стали арестовывать всех, кто громко смеялся, потом всех, кто произносил слова «Пэкалэ» и «Тындалэ».