с ними не происходило во время расследования и судебного разбирательства, длившегося порой долгие месяцы, когда можно было уже и в себя прийти, и свыкнуться с мыслью, что сына, мужа, жены или кто там становился жертвой убийцы, давно нет на свете. Однако катарсис наступал, когда судья заканчивал читать текст приговора. Будто только теперь до матери или жены жертвы доходило: все, конец. Если раньше им что-то в этой жизни напоминало о присутствии любимого человека — следователь, адвокаты, судьи, — то теперь все кончено, и дух покойного навечно покинул земные пределы…
Беркович понимал необходимость психологической поддержки, но очень не любил ситуации, когда социальные работники навязывали помощь там, где нужно было тихо постоять в стороне или вообще не вмешиваться, не пытаться ускорить «работу» времени, которое одно только и могло примирить мать, отца или жену погибшего с реальностью, в которой его больше нет и никогда не будет.
— Рина Альтерман — сильная женщина, — сказал Беркович, пытаясь сгладить неловкость, возникшую, когда он прервал комиссара на полуслове. — К тому же, у нее есть подруга, которая сможет если не утешить ее, то хотя бы поддержать.
— Я вообще считаю, что это глупо, — неожиданно заявил Хутиэли. — Я имею в виду социальные службы. Если человек один, то конечно… И даже тогда в одиночку справиться с горем легче, чем с посторонним человеком, который изображает участие.
— Я думал, что вы… — удивился Беркович, и комиссар перебил его:
— Ты думал, я стану говорить, что Рина поступила неправильно, спустив социальную работницу с лестницы?
— А она… — еще больше удивился Беркович. Он мог представить, как Рина устало качает головой и говорит: «Спасибо, я в вашей помощи не нуждаюсь», но чтобы… Может, комиссар преувеличивает?
— Именно спустила с лестницы! Социальная работница — Эти Кирман — подала жалобу.
— И вы собираетесь…
— Нет, конечно. Просто имей это в виду, Борис.
Разговор происходил в кабинете комиссара, куда старший инспектор заглянул, вернувшись от Альтерманов, чтобы узнать новости. В сумке у него лежали три предмета, условно названные куклами, и Беркович торопился передать их в криминалистическую лабораторию, где его дожидался Рон, недовольный тем, что опять не может уйти с работы вовремя. Сказать комиссару о куклах сейчас или… Конечно, «или» — не делиться же с Хутиэли нелепой идеей о ритуале вуду, ради совершения которого куклы были изготовлены. Кем? Матерью? Дочкой? Самим Натаном?
— Подозреваемых по-прежнему нет? — вскользь поинтересовался Хутиэли, когда Беркович уже выходил из кабинета.
— Нет, — покачал головой старший инспектор и закрыл за собой дверь, отсекая дальнейшие расспросы.
* * *
— Во-первых, — сказал Рон, рассматривая разложенных на столе кукол. Когда он включил подсветку снизу и мощные верхние лампы, куклы перестали быть узнаваемы. Тени придают предмету живой вид, делают предмет элементом нашего мира. Недаром человек, лишенный тени, лишается части себя, как в пьесе Шварца, которую Беркович читал и перечитывал много лет назад, вживаясь в образ мечтательного и, в то же время, рассудительного Христиана-Теодора и всем своим существом отвергая неприятный образ Теодора-Христиана.
— Во-первых, — повторил Рон, выпрямившись и повернувшись к Берковичу, стоявшему у него за плечом, — на этих штуках никогда не было одежды. Обычно куклы…
— Да-да, — быстро сказал Беркович. — Я понимаю. Что еще?
Хан почесал переносицу.
— Все три изготовлены из камня. Вес разный. В порядке увеличения: триста двадцать три грамма, пятьсот двенадцать и третья — семьсот шестьдесят один грамм.
Марина, Ким и кукла без имени.
— Фредди Крюгер, — сообщил Хан, — тяжелее других. Килограмм и четыреста восемьдесят шесть граммов.
— Мне нужно знать, — сказал Беркович, — есть ли на куклах…
— Отпечатки пальцев, — подхватил Хан. — А также какие-либо следы вроде отрезков человеческих волос, пятнышек крови, микроскопических кусочков кожи… В общем, кто и, желательно, когда брал этих кукол в руки. Верно?
— В принципе, — с досадой отозвался Беркович. Помедлив, он решил, что Хану можно сказать о своем подозрении. Даже если эксперт сочтет его странным, он, в отличие от комиссара, не станет высказывать своего мнения прежде, чем сделает анализ. Хан любил странные предположения, они разнообразили рутинную, по сути, процедуру криминологической экспертизы.
— В принципе? — повторил Хан, еще раз потерев переносицу и подняв на Берковича вопросительный взгляд.
— Возможно, на теле одной из кукол, а может, всех есть затертая надпись. Имя например.
— Не проблема. В рентгене увижу. Что еще? След укола иглой в области сердца, а?
Показалось Берковичу, или Хан действительно ему подмигнул?
— И это тоже, — кивнул старший инспектор.
— Знаешь, — задумчиво сказал Хан, — это первое, о чем я подумал, увидев твоих уродцев. Магия вуду? Это то, о чем ты хотел, но не решался спросить?
— Я думал, ты…
— Борис, сколько лет мы с тобой знакомы?
— Ну… восемь.
— Девять с половиной, — поправил Хан. — И ты до сих пор считаешь, что есть предположения или версии, которые я не стану с тобой обсуждать только потому, что они выглядят дикими или неуместными?
Беркович облегченно вздохнул.
— Если ты прав, и я что-то подобное обнаружу, — задумчиво продолжал Хан, — то, получается, что Натана убил кто-то из домашних? Дочь? Жена? Кто-то из них, по идее, мог положить кукол в ящик и, следовательно, применить магический обряд. Имя, которое ты предполагаешь обнаружить, это имя Натана?
— Давай не будем пока строить предположений, — Беркович предпочел быть осторожным и не умножать сущностей сверх необходимого. — Не представляю, как девочка одиннадцати лет вытачивает каменного уродца, тычет в него иглой… Откуда ей вообще знать о подобных ритуалах? По словам Леи, куклы оказались в квартире сами по себе.
Пересказывая Хану разговор с девочкой, Беркович внимательно следил за реакцией друга, но лицо эксперта оставалось бесстрастным. Когда Беркович закончил, Хан спросил только:
— Ты ей веришь?
Беркович пожал плечами.
— Обе они чего-то не договаривают. Намеренной лжи не чувствую, хотя могу ошибаться. Может, чего-то сами не понимают, интерпретируют по-своему, им кажется, что говорят правду, а на самом деле… Ты знаешь, как это бывает со свидетелями.
— Да, — хмыкнул Хан.
— Но в любом случае, — продолжал Беркович, — обе, если и говорят правду, то не всю.
— Хорошо. Уродцами мы займемся. Не гарантирую, что получится быстро, у меня еще три экспертизы по вчерашним двум ограблениям и изнасилованию, майор Гафнер тоже давит… Постараюсь быстрее.
— Сегодня?
— Сегодня вряд ли, — с сомнением сказал Хан, — но, может, и сегодня. Мне самому очень интересно. Обряд вуду, подумать только. Однако, — в голосе Хана зазвучала ирония, — даже если такой обряд был совершен, это не объясняет убийства в запертой комнате. Если, конечно, ты не веришь в то, что кукла после обряда вуду может ожить и убить человека. Тогда…
— Тогда, — подхватил Беркович, — место мне