реакцией и был удовлетворен. Глаза девочки широко раскрылись, но не удивление промелькнуло в них, а досада, недовольство, она не сумела сдержать эмоции, не ожидала, что полицейский станет заглядывать в чужие ящики.
— Лея… — начала Рина, но Беркович перебил ее, сказав совсем не то, что собиралась сказать мать:
— Лея, когда ты открывала этот ящик?
Соображать, какой ответ будет разумным, у Леи не было времени, и она сказала то, что Беркович ожидал услышать, — правду:
— Вчера.
— Лея! — На сильные эмоции у Рины сейчас не хватало энергии, но то, что дочь в ее отсутствие рылась в ящике, где никогда не было детской обуви, вызвало возмущение. Куда еще Лея заглядывала? Как неприятно узнавать о детях такое… да еще в присутствии полицейского инспектора… что он подумает?
— Вчера, — удовлетворенно произнес Беркович. — Эти три куклы были на месте?
— Да, — кивнула Лея.
— Ты брала их в руки?
— Нет.
— Куклы тебе знакомы?
— Да.
— Это твои куклы?
Легкая заминка, которую невозможно было не заметить.
— Нет. То есть… Они ничьи… То есть…
— Что значит «ничьи»? — не выдержала Рина. — Никто, кроме тебя, в куклы не играет. Положил их сюда папа, не ты же сама! Тут лежали его тетради, где они сейчас?
Вопрос она задала, в принципе, правильный, но не своевременный, и Беркович перехватил инициативу:
— Продолжай, Лея, — мягко сказал он. — Ты сказала «то есть…».
— Ну… не знаю, как объяснить.
— Не нужно объяснять, Лея. Просто расскажи об этих куклах. Если они ничьи, как ты говоришь, то, значит…
— Папа не знал, как они оказались дома.
— В каком смысле? — опять вскинулась Рина, и Беркович вынужден был вмешаться:
— Рина, пожалуйста, позвольте мне поговорить с Леей. Хорошо? В вашем присутствии.
Рина опустилась на кровать, ногой попыталась задвинуть ящик, но он не поддавался, и она оставила усилия, сидела, хотя и молча, но мысленно громогласно выражая свое возмущение. Рина говорила плечами, пальцами, расправлявшими оборки на платье, стиснутыми зубами, даже прической, которую она легким движением руки привела в необратимо разрушенное состояние.
Лея осталась стоять, упираясь коленом в угол кровати. На мать она не смотрела — от матери у нее была тайна, всплывшая сейчас на свет. Девочке было, с одной стороны, неприятно, с другой — она была рада, что тайна, наконец, раскроется, и не нужно будет отворачиваться от мамы, отвечая на ее не всегда приятные вопросы.
— Расскажи об этих куклах, — попросил Беркович.
— Слева Марина, — Лея показала пальцем на безногую куклу. — Она пришла зимой, я не помню точно число.
— Рассказывай, как помнишь, — улыбнулся Беркович.
— Зимой, — повторила Лея. — В феврале, кажется. В самом начале. Она лежала на полу в гостиной.
— Что значит… — начала Рина, но Беркович сделал ей знак молчать, и она плотно сжала губы, решив, что разберется с дочерью после ухода полицейского.
— Я пришла из школы, а она лежала. Папа был дома, и я спросила у него, откуда кукла.
— Ты взяла ее в руки?
— Нет, она мне показалась какой-то… может, грязной, может, просто чужой… не знаю.
— Ты спросила у папы…
— Он тоже очень удивился, стал рассматривать, вертел в руках.
— Не сказал, что надо спросить у мамы, может, она знает?
— Нет, — Лея покосилась на мать, смутилась под ее пронзительным взглядом, но продолжала. — Папа сказал: «Ничего не говори маме, пусть это будет нашей тайной».
— Почему он так сказал, как по-твоему?
— Я подумала, что куклу принес папа, но не поняла, где он ее взял и почему бросил на пол. Думала, спрошу потом, но… в общем, Марина мне не понравилась, и нога оторвана, и вообще она каменная… папа сказал, что, типа, пусть она полежит у него, он потом у мамы спросит…
— Тебе кукла не понравилась, но имя ей ты придумала?
— Ну… Это само получается. Я посмотрела и поняла, что ее зовут Марина. Ну, это как… Посмотришь на котенка и понимаешь, что это Басик, и другое имя ему не подходит.
— Понимаю… — протянул Беркович. — А вторая кукла? Та, что в центре?
Лея протянула руку к ящику, но старший инспектор перехватил ее локоть, и девочка испуганно отпрянула.
— Не нужно, — мягко произнес Беркович. — Просто рассказывай.
— Это Ким.
— Ким, — повторил Беркович. — Как ты отличаешь… — он прикусил язык, встретив недоуменный взгляд Леи. Дурацкий вопрос, только мужчина мог его задать. Как она отличала куклу-мальчика от куклы-девочки? Посмотрела и поняла, разве не ясно?
Он молчал, ждал продолжения. Рина молчала тоже, но совсем иначе. Беркович видел по движениям ее глаз, по тому, как пальцы беспокойно перебирали край покрывала — она сейчас задавала дочери трудные вопросы и сама от ее имени отвечала, ждала, когда полицейский уйдет, чтобы спросить вслух, и надеялась получить ответы, какие сейчас придумывала в уме.
— Ким пришел в мае, — сказала Лея.
— Пришел? — не удержался от вопроса Беркович.
— Ну… Я увидела его в руках у папы. Пришла из школы, спросила, что поесть, и увидела Кима. Он как неваляшка, у него тяжелые ноги, а голова и туловище маленькие. Папа поставил Кима на ладонь, и он не падал, и папа сказал, что он пришел сам. «Как сам?» — «Ты же видишь, — сказал папа, — она умеет стоять». Он говорил «она», я ведь не сказала еще, что это Ким. «И ходить?» — «Не думаю, — сказал папа и объяснил: — Она стояла посреди коридора, вот здесь».
Лея поднялась, встала в дверях и показала Берковичу пальцем на место в коридоре, где Натан обнаружил стоявшую в раздумье куклу по имени Ким.
— У тебя есть какие-нибудь идеи… предположения… кто мог принести куклу и оставить ее в коридоре?
— Папа, конечно, — без тени сомнения сказала Лея. — Где-то нашел, скорее всего, а может, сам сделал, он не говорил, я не спрашивала, папа любил делать мне сюрпризы. Я просто взяла у него Кима и понесла к себе.
— Как кукла оказалась в этом ящике?
— Вообще-то, он мне не понравился. Поставила Кима на стол, села заниматься. Он смотрел на меня…
— Смотрел? — переспросил Беркович. Глаз у куклы не было, нос на маленькой головке только угадывался, а вместо рта была глубоко процарапанная линия почти от уха до уха. Уши тоже было скорее обозначены небольшими выпуклостями. Кима можно было принять за инопланетянина, но мысль об уродце-пришельце в голову не приходила. Это был человек — наверно, страдающий, и страдание странным образом отразилось на его внешности. Беркович попытался представить себя на месте Леи: он сидит за столом, занимается математикой (что изучают в пятом классе?), а эта… этот… смотрит, не отводя взгляда, которого нет.
— Смотрел, — повторила Лея. — Неприятно смотрел. Мне стало… как бы сказать…
— Я понимаю, — пробормотал Беркович.
— Ты