Между тем они вдруг вошли в квартал, где жила Теона.
«Надо же — этак мы подойдем к моему дому!» — удивилась Теона. Она даже успела подумать, что скажет сейчас: «О, а вы знаете, это мой дом! Я пойду, что-то устала сегодня…», вежливо раскланяется и уйдет, чтобы не мешать этим двум красивым людям.
И тут они действительно вышли к дому, где она снимала квартиру.
— Представляете, а я здесь живу! — начала Теона.
Мария остановилась и изумленно взглянула на девушку.
— Я как раз вела вас к этому дому, чтобы рассказать историю еще одной героини… Подождите, Тея, а в какой квартире вы живете?
Теона махнула рукой на свои окна.
— Но это же невероятно! — растерялась Мария. — Это та самая квартира…
Стрела, пущенная сто с лишним лет назад в такой же холодный вечер, летела через годы, события, войны, рождения, смерти и — попала в цель.
* * *
Лина возвращалась с работы через выстуженный, замерший в ожидании так и не выпавшего пока снега и грядущего Нового года город. Кое-где уже стояли первые елки, впрочем, ощущения праздника они не вызывали. Тем более у Лины.
Ее жизнь снова разделилась. И если раньше черта разграничивала счастливую жизнь, когда у нее была семья: мама, брат, жених, — и отрезок после случившейся трагедии, то теперь ее жизнь делилась еще и на период счастья с Данилой и на ту пустоту, в которой она оказалась сейчас. Осенние разноцветные листья, глаза Данилы, надежды, появившиеся друзья, человеческое тепло — все пронеслось, исчезло, и она снова вернулась в привычный холод.
За тот месяц, что она прожила без Данилы, Лина успела снять маленькую квартиру, устроиться на работу в поликлинику, нанять детектива, который когда-то уже помог ей найти Виктора, и — погрузиться в абсолютное одиночество. Она словно бы отсекла себя от жизни, закатилась в какую-то щель — теперь и не выбраться. Работа, унылые вечера в чужой квартире, и ничего больше. Ей было одиноко и в пустой квартире, и, как сейчас, в центре шумного города. Ничего не поделаешь — каждый человек одинок звериным одиночеством и в избушке на окраине леса, и в оживленной городской толпе.
Сегодня был особенно тоскливый, невыносимый вечер. Лина уже подходила к метро, чтобы поехать домой, и вдруг ее резануло такой тоской — как пилой по живому, что она не выдержала, развернулась и побрела на ту самую улицу, чтобы посмотреть на любимые окна и согреться их светом.
Окна Данилы были темны. Лина вздохнула: «Милый, где ты сейчас?» Затем осторожно, чтобы не оказаться замеченной, она прошла мимо «Экипажа». В окнах кофейни отражались елочные гирлянды, на столиках внутри горели свечи.
Лина сжала душу в кулак и пошла к метро.
* * *
Данила теперь приезжал к Лёне каждые выходные. Иногда с подарками, иногда, если не успевал что-то купить — без них. Лёня радовался ему безотносительно всяких подарков. Два мужика разговаривали или молчали; им было хорошо вместе. Данила и сам не ожидал, что Лёня так быстро перестанет быть для него только связующим звеном с Линой, что он искренне привяжется к парню и будет приезжать к нему, потому что это станет важным для них обоих.
И вот однажды Лёня вдруг спросил (с такой тревогой, что было очевидно — этот вопрос его сильно беспокоит):
— А если Лина никогда не придет… Ты все равно будешь ко мне приходить?
В Лёниных глазах была и боль, и растерянность, и страх.
Данила обнял его:
— Я буду приходить, Лёня. В любом случае.
* * *
И все-таки что-то в этой обступившей ее темноте теплилось огоньком, не давало Лине окончательно замерзнуть: любовь к фотографу в старой куртке, мысли о кофейне, где тепло даже в самую скотскую погоду, и воспоминания о мальчике, которому она все-таки чуть-чуть в свое время помогла. Правда, мысли о Лёне были неразрывно связаны и с чувством вины перед ним. «Ты в ответе за тех, кого…» — это была заповедь ее мамы (и Лина прекрасно эту заповедь усвоила). В ответе, да. И, конечно, она перед этим парнем кругом виновата — приручила его к себе, привязалась сама (да что там — полюбила-проросла, будто они были тысячу раз родными), а потом ушла, оставила одного в его абсолютном сиротстве.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она часто думала о Лёне, и чувство вины перед ним, мысли о том, как ему живется в детском доме, не давали ей покоя.
Однажды, в середине декабря, ей приснился Павлик в его шестилетнем-семилетнем возрасте — он улыбался, что-то ей оживленно рассказывал, куда-то звал, а когда она пошла за ним (Павлик, не уходи, я за тобой не поспеваю!), на середине пути он обернулся, и Лина увидела, что это не Павлик, а Лёня.
Проснувшись, она решила найти Лёню и хотя бы просто передать ему подарок на Новый год. Не тревожить его, не давать пустых обещаний, а подарить что-то через воспитателя и уйти. «Ну что там им подарят от социального Деда Мороза — одинаковые подарки для всех? Пусть у Лёньки будет свой собственный Дед Мороз».
Она нашла для него игрушечную железную дорогу (Лёня как-то сказал, что мечтает иметь такую) и другие игрушки, которые могли понравиться мальчику этого возраста, подписала открытку и вложила ее в коробку с игрушками. «С Новым годом, Лёня! Пусть у тебя все будет хорошо! Люблю тебя. Лина».
В детском доме она передала коробку дежурному сотруднику и вышла на улицу.
Она стояла, прислонившись к решетке небольшого сада, расположенного на территории детского дома. Вроде бы сделала, что хотела, можно уходить, теперь должно полегчать; однако легче ей не стало. Напротив, чувство вины взыграло с удвоенной силой: «Откупиться пришла? Конечно, сунуть подарок и уйти — так же проще всего…» И в этот момент пустой садик огласился детскими криками — детей вывели на прогулку. Лина, спрятавшись за колонну, искала Лёню глазами. Нашла… Сердце упало.
Все дети его группы держались вместе, а Лёня был как-то особняком от всех. Он сидел на скамейке один — насупленный, серьезный — маленький мужичок. Шапка съехала набок, ни шарфа, ни варежек. «Замерзнешь ведь, — охнула Лина. — Почему горло голое?» Она едва сдержалась, чтобы не крикнуть ему: «Лёня, Лёнька, я здесь».
Потом воспитательница собрала детей, и они вернулись в здание. Лина коснулась лбом ледяной решетки сада и смахнула слезы.
Надо было что-то решать. Сейчас или никогда. Как говорит Данила: в жизни каждого человека однажды наступает решающий момент.
КНИГА 1. ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 20
ГЛАВА 20
ЕСЛИ БЫ НЕ ТЫ
Она долго уговаривала пустить ее в кабинет заведующей. Потом долго и горячо упрашивала заведующую детским домом дать ей возможность встретиться с Леней. «Мне нужно его увидеть, очень нужно».
— А вы вообще ему кто? — вздохнула эта пожилая, много повидавшая женщина.
— А я вообще ему… буду мать. Я хочу усыновить Лёню, — сказала Лина и вдруг успокоилась, как человек, принявший решение. — Я все соберу, сделаю, что будет нужно — документы, справки, что угодно. А пока можно я просто увижу его? Мне надо сказать ему, чтобы он продержался, пока я все подготовлю. Пожалуйста, дайте мне с ним поговорить.
Лина смотрела на Лёню, Лёня, не мигая, на нее. Потом он отвернулся от нее и полез в карман, словно бы у него были дела и поважнее.
— Ты забыл меня, Лёнька? Ты мне не рад? — сникла Лина.
— Я сейчас, мне надо, — забормотал Лёня. — Ничего я не забыл.
В этот миг ему ответили на звонок, и Лёня отчаянно закричал в трубку:
— Она пришла!
… — А ты кому звонил? — не выдержала Лина.
Сердце билось — и хочется поверить в чудо, и боязно: а бывают ли такие чудеса?
— Твоему другу, — ответил Лёня. — Знаешь, он теперь и мой друг.
А может, все-таки бывают?
— Извини, — Лёня взял ее за руку, — но Данила просил тебя задержать до его приезда.
В этот миг в актовый зал, где расположились Лина с Лёней, вошла сотрудница детского дома и вручила Лёне Линин подарок.
Лёня вопросительно взглянул на Лину.