Ксения засмотрелась на старшую сестру — какая Оленька грациозная!
Действительно, изяществу рослой, тонкой Ольги мог позавидовать кто угодно. Ольга вообще считалась красавицей — высокий лоб, розовый румянец на щеках и ведьминские глаза, менявшие цвет от светло-зеленых, оливковых, до темно-зеленых болотных омутов, в которые можно было провалиться и пропасть навсегда. А еще длиннющие черные ресницы (да хоть спичечный коробок клади ей на ресницы — Оля удержит) и пухлые, трогательно очерченные, словно их рисовала для Оленьки самая добрая фея, губы. К этим дарам фея (а может, тут работал целый отряд фей?!) в порыве неслыханной щедрости добавила также и осиную талию, и кудрявые шелковые волосы, и невероятную гибкость. «Я такая гибкая, что могу выступать в цирке, — смеялась Ольга, — а в случае необходимости меня можно сложить в несколько раз!»
Но темноволосая Ольга Ларичева, прелестница с ведьминскими глазами, была больше чем просто красавицей — в ней искрил тот особый животный магнетизм, что притягивает к женщине особей мужеского пола, от мальчишек с еще не проснувшейся мужественностью до стариков, чьи порывы давно угасли. И в пульсирующей на висках жилке, и в яремной выемке, и в молочной белизне Олечкиной кожи, и в тяжелых завитках ее волос таилась сокрушительная — сильнее любого оружия! — женственность. Словом, для одной девушки этих даров расщедрившихся фей было даже слишком много! Но, с избытком одарив новорожденную Олечку блестящими внешними данными, феи совершенно позабыли наделить младенчика хоть сколько-то приличным характером. Да, когда дело коснулось характера, феи дружно вышли из комнаты, и Оленьке Ларичевой досталось… Ну то, что досталось. В итоге девятнадцатилетняя Ольга обладала яркой внешностью и… совершенно несносным характером!
Ох, не случайно мать сестер Ларичевых, Софья Петровна, часто напоминала своей старшей дочери старую как мир истину о том, что наш характер определяет нашу судьбу. Характер Олечки (и спичку подносить не надо — и тут полыхает, и здесь взрывается!) должен был решить ее непростую судьбу. Взбалмошная, своенравная Ольга — надменность, упрямство и дерзость. Не самый лучший набор качеств для юной барышни!
А вот ее младшая сестра, Ксения, была другой — тише, спокойнее, словно на полтона умереннее во всем. В ней сказывалась некая приглушенность и сглаженность черт; округлость линий, лица, и глаза: не эти Ольгины болотные колдовские всполохи! — а серые с голубым, задумчивые, мечтательные. Да и таким норовом, как старшая сестрица, Ксюта не отличалась. Мягкая, покладистая, погруженная в свои мечты и мысли, барышня с книжкой в руках.
Но несмотря на все различия, Ксения с детства считала старшую сестру кумиром и смотрела на нее с обожанием.
Вот и сейчас Ксения невольно улыбнулась, глядя, как Ольга — неугомонная огневушка-поскакушка — вихрем промчалась по комнате, выделывая немыслимые танцевальные па.
— Какая ты красивая, Оля! — не удержалась Ксения.
Ольга ничуть не смутилась и равнодушно махнула рукой:
— А, все это твердят, словно бы говорить больше не о чем!
Ольга стащила Ксению с подоконника и распахнула окно. В комнату ворвались мороз и снег; ветер разметал Олиных бумажных ангелов на столе. Ангелы полетели в воздухе и осели на пол.
— Этот какой-то кривой, этот толстобрюхий! — Ольга хихикнула, поднимая ангелов с пола, но тут же прикрыла рот ладошкой. — Ой, наверное, нельзя так говорить, тем более в сочельник!
В комнату вошла Софья Петровна, мать сестер, и прикрикнула на барышень, чтобы те закрыли окно: «Простынете, дурехи!»
Ольга нарочито закашлялась, делая вид, что она уже безнадежно простыла, а потом забасила, как иерихонская труба. Софья Петровна вздрогнула — у ее старшей дочери и так был непривычно низкий для барышни голос. Отец девочек даже как-то сказал, что у Ольги голос, как у пьяного моряка.
— Да-да, знаю, — театрально захрипела Ольга, — у меня голос, как у сотни прокуренных матросов.
Софья Петровна покачала головой:
— Я с тобой, Оля, когда-нибудь сойду с ума. Выпороть бы тебя, чтобы всю дурь выбить!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ну, спохватилась! — расхохоталась Ольга. — Мне уж завтра двадцать лет стукнет! Поздно собралась, мама!
* * *
В этот декабрьский вечер квартира инженера Николаевской железной дороги Александра Михайловича Ларичева наполнилась голосами и смехом. По случаю двадцатилетия старшей дочери к Ларичевым, на Фонтанку, съезжались гости. Однако, несмотря на пышные приготовления к торжеству, с самого начала вечера что-то пошло не так; причем поначалу ничто не предвещало такой развязки.
Сама именинница в зеленом, под цвет глаз, платье, в блеске красоты, юности, глаз, волос, порхала среди гостей и кружила головы присутствующим мужчинам. Что до скромницы Ксении, то она, по обыкновению, сидела где-то в уголке шумной гостиной, откуда и наблюдала за происходящим. Из всех Олиных знакомых более других ее заинтересовал Николай Свешников. В привлекательном, широкоплечем Николае чувствовалась необыкновенная сила и живой ум; а в его облике: орлиный нос, грива ниспадающих на плечи волос, широкие брови вразлет — действительно угадывалось нечто львиное, царственное.
Ольга тоже явно выделяла Николая из толпы гостей — она о чем-то непрестанно с ним шепталась и кокетничала. Ольга с Николаем составляли красивую пару — оба темноволосые, яркие, привлекающие всеобщее внимание. И Ольга, и Николай в этот вечер искрили обаянием и радостью и явно были увлечены друг другом.
Именинница пребывала в прекрасном настроении, однако, когда в разгар вечера в гостиную вошел высокий молодой человек с фотоаппаратом в руках, ее настроение переменилось. Появление незнакомца, представившегося Сергеем, вызвало у Ольги сильное раздражение. И хотя этот самый Сергей Горчаков держался скромно и ничем особенным, кроме своего штатива, из толпы не выделялся, Ольга осыпала его градом насмешек и уколов. Сергей при этом держался с достоинством — отвечал Ольге лишь сдержанной улыбкой (что, кажется, злило ее еще больше). А в середине вечера Ольга и вовсе расшалилась — она приобняла Николая и во всеуслышание заметила, что насколько бы совершеннее стал мир вообще и бедная Россия в частности, если бы таких настоящих мужчин, как Николя Свешников, радеющих о человечестве, было больше.
«А то некоторые думают только о фотографировании, да о том, как бы изобрести штатив поудобнее! А об этом ли теперь нужно думать?!» — Ольга с вызовом посмотрела на Сергея.
— А что же, Оля, вы кого-то конкретно имеете в виду? — спросил Сергей.
Ксения невольно обратила внимание на Сергея — у него было бледное, скорее, некрасивое лицо, в котором более всего привлекали глаза — ясные, большие (в них отражалось спокойное достоинство человека, не терпящего суеты и не привыкшего к светскому обществу).
Ольга буравила Сергея зелеными русалочьими глазами, вложив в свой взгляд необъяснимую убийственную иронию, но Сергей ее взгляд выдержал — этакая негласная дуэль.
— Какая-то вы, Оля, вся… углами, — наконец насмешливо сказал Сергей. — О ваши углы так просто пораниться!
— Будьте осторожнее! — с усмешкой — в тон собеседнику — ответила Ольга.
— Вам не идет так себя вести, — усмехнулся Сергей, — и вообще это все довольно глупо.
— Ну и уходите, раз так! — вспыхнула Ольга.
Сергей пожал плечами:
— Ну и уйду!
И действительно — развернулся и ушел.
Остаток вечера Ольга была темнее тучи и едва не разогнала гостей раньше времени.
Ксения терялась в догадках — что это с ней сегодня? Конечно, Оля слыла сумасбродкой, но злой она никогда не была. А тут прямо собака-кусака! Кроме того, Ксению озадачила легкомысленность сестры — прощаясь с Николаем, та поцеловала его у всех на глазах, что было чересчур дерзко даже для ветреной Ольги.
Поздно вечером, когда гости разошлись, Ксения осторожно спросила сестру:
— Олечка, а ты не влюблена ли часом в этого Николая?
— В кого?! — Ольга рассмеялась. — Какая ты смешная, глупая еще, Ксюта!