Они потянули его по траве мимо собиравшихся в кучки людей. За своей объемистой супругой тащился мертвенно бледный, весь трясущийся Том-Еще-Бутылочку. Матушка Майерз повисла на руке сына, сияя от гордости, и простодушно жалея, что он не в мундире, как Родни. У качелей Родни передал близнецов Гейгану и рухнул на стул — понаблюдать. Рэйчел Майерз тоже была здесь. Она переводила взгляд с Торранза на Гейгана и обратно, и в каждый взгляд вкладывала душу. Только знаток смог бы определить, что в то время как Торранз грелся в лучах неземного обожания, на Гейгана потоками изливались сострадание и жалость. Ветеринар знатоком не был: то и дело нервно поглядывая на девочку, он тайком проверял пальцами пуговицы — все ли застегнуты.
Дети качались и вопили, и Родни охватила тоска. Откуда берется этот пугающий жар души? На каком повороте дороги он исчезает? Или он утекает незаметно, капля за каплей, пока в один прекрасный день ты вдруг не обнаруживаешь, что тебе на все наплевать? И неужели, сливаясь воедино со скачущим во весь опор конем, ведешь себя как мальчишка? Он провел языком по губам; захотелось выпить.
Кареты одна за другой подкатывали к подъезду. Пышные кринолины полностью заполняли сиденье, предназначенное для троих человек; муж и дети теснились напротив. Члены дамского комитета приветствовали гостей, и те сходили на траву. Вблизи делалось заметно, что лица у них мокрые, руки влажные, а наряды успели немного помяться. Минуту или две дети смирно вышагивали рядом с родителями. Но стоило взрослым остановиться, как они ускользали. Они носились среди клумб, перекликаясь на хинди и английском, и вскоре их пронзительные крики вытеснили все другие звуки. Мальчиков и девочек, которым еще не исполнилось шести, мог отличить друг от друга только тот, кто их знал: и те, и другие были в белых платьицах с несколькими юбочками; и у тех, и у других спадали на плечи длинные локоны. Девочки постарше выглядели как куклы, изготовленные мастерицами предыдущего поколения. Они были одеты по моде двадцатилетней давности в короткие и не такие пышные, как у современных кринолинов, юбки, из-под которых выглядывали панталоны.
Мальчики постарше хмуро позволяли «тетям» восхищаться своими нарядами. На Питере Пекхэме, семи лет от роду, были коричневые штиблеты с резинками, чулки, разрисованные синими и зелеными дольками, широкие клетчатые штанишки, едва прикрывающие колени, рубашка из шотландки и берет с петушиным пером. Вцепившись в руку матери и свирепо нахмурившись, он смотрел себе под ноги. Десятилетнего Осберта Рэнсом-Фроума нарядили в матросский костюмчик и соломенную шляпу с лентами. Восьмилетний Тимоти Рэнсом-Фроум красовался в чулках и горской юбочке из кричащей «стюартовской» шотландки. При нем было и все прочее снаряжение шотландского горца, и Родни не преминул пожелать, чтобы королева никогда не слыхала о Балморале.[90] Девятилетний Альберт Булстрод был в голубом костюмчике маленького голландца. Высокий малиновый бархатный колпак с узким козырьком и длинной кисточкой смотрелся на рыжем веснушчатом мальчугане на редкость нелепо.
Наконец появилась Джоанна. Она подвела Робина к качелям и тут же ее юбки прошелестели прочь: она обещала сыграть партию в крокет с комиссаром. Близнецы накинулись на Робина. Они притащили ему игрушки, но он, как и полагалось в его возрасте, тут же их забросил их, и с головой погрузился в работу: стал, разговаривая сам с собой, относить каждый попадающийся ему прутик на шесть дюймов в сторону.
Родни был целиком поглощен зрелищем. Он многое бы дал, чтобы узнать, что происходит в этих крошечных головках. Газон просто кишел детьми. Чтобы осознать, как много их в Бховани, надо было увидеть их всех вместе, как на этом празднике. Нагоняи становились все чаще, а материнские голоса — все резче. Клубная прислуга разносила подносы с кипяченым молоком, пирожными и манго. Родни видел, что кучки гостей состояли в основном из женщин: многие мужчины уже успели улизнуть в бар.
Леди Изабель слегка коснулась его рукава:
— Родни, иди развлекись. Я присмотрю за Робином.
Он благодарно улыбнулся ей и двинулся к площадке для игры в крокет.
Разношерстная кампания — Родни подумал, что никогда не видел такой разношерстной — медленно передвигалась от одних воротец к другим. Все по очереди били по разноцветным крокетным шарам. Джоанна и мистер Делламэн играли против миссис Хэтч и Суизина де Форреста. Делламэн играл отменно, хотя уделял игре лишь малую часть своего внимания. Пальцами левой руки он придерживал поля шляпы, чтобы быть наготове, если понадобится приподнять ее на дюйм или два — любезный ответ на подобающее его сану приветствие. Его глаза скользнули по лицу Родни. Родни отдал честь. Серая шляпа приподнялась, полные губы улыбнулись, в глазах застыли тревога и тоска.
Джоанна нанесла удачный удар, и Родни захлопал вместе со всеми. Она, опершись на рукоятку молотка, замерла в изящной позе. Поблизости, тяжело ступая, прошла миссис Майерз и неуклюже поклонилась. Джоанна ухитрилась одновременно улыбнуться мистеру Делламэну и окинуть миссис Майерз ледяным взглядом. Нахмурившись, Родни прошел с игроками к следующим воротцам. Если уж принимать чью-то сторону в битве из-за судна, он предпочел бы оказаться в лагере миссис Майерз. Суизин де Форрест играл невозмутимо и очень умело, открывая рот лишь для того, чтобы холодно дать совет своей партнерше. Родни видел, что Джоанна ведет себя так, как будто Амелия Хэтч не принимает никакого участия в игре, как будто ее не существует ни в Бховани, ни вообще на свете. Она кипела от раздражения: ее огорчало и задевало, что Делламэн пригласил сыграть с ними жену сержанта. Она так и не научилась до сих пор любезно снисходить к низшим по положению.
— Миссис Хэтч являет собой необычное зрелище, верно?
Голос Кэролайн Лэнгфорд прозвучал прямо у него за спиной. Какой-то он был неестественный и сдавленный… Дней десять назад на вечере она пыталась заговорить с ним о Кишнапуре, но говорить им было не о чем. Он и тогда знал, что она не успокоилась, и вот она все начиналось снова. Ели ее не остановить, она опять выволочет наружу старую историю. Он сказал:
— Верно.
Только не оборачиваться. Лучше сосредоточиться на миссис Хэтч и той проблеме, которую она воплощает. Каждому туземному полку кроме английских офицеров полагался старший сержант и сержант-квартирмейстер, тоже англичане. Они не имели патентов и по определению принадлежали к низшим классам. В Бховани их было шестеро, и только Том Хэтч был женат на белой, остальные содержали индианок. У Хэтча было полно дел, а Амелии оставалось только потягивать джин, да препираться со слугами-неумехами. У нее отроду не было слуг, и она знала, что справилась бы с хозяйством гораздо лучше, если бы ей только позволили. Она сидела в одиночестве в своем бунгало, и лишь на таких праздниках, как этот, до нее снисходили. Ей в равной мере было ненавистно и то, и другое. Ей хотелось сплетничать и пускать пыль в глаза, но порой ей неделями не удавалось перемолвиться словечком с другой англичанкой. Даже сейчас неуклюжие рослые дети Хэтчей катали обручи поодаль от всех остальных, несмотря на все усилия леди Изабель включить их в общую игру, и на то, что они были одеты также чистенько и нарядно, как все.