в дремучем лесу. Забрались, закопались и сидите в берлоге. А что происходит в жизни, понятия не имеете… Есть, например, немецкая группа, называется «Чингисхан», а Костя — Самурай. И это не просто прозвище — из него складывается характер певца, вот что важно. Понял?
Глебов неуверенно кивнул головой, впервые на его губах мелькнуло что-то вроде доброжелательной улыбки.
— Самурай не будет петь лирических песенок… Там: се-е-ребряные сва-а-дьбы-ы… От них его тошнит, воротит, — вдохновенно продолжала Лиза. — Он весь… в агрессии. Поет песни-протесты. Вот! Понимаешь, он в центре событий. — Она вдруг оборвала свою речь, непривычно задумалась, ее лоб пересекли несколько морщинок. — Скажу тебе, Боря, как старому знакомому: иногда он меня пугает. Живет без тормозов… — Не договорив фразы, Лиза остановилась, вид у нее стал дико-испуганный, глаза округлились в панике: нашла, кому высказывать свои сомнения. Если бы Костик услышал, вот бы понес. Она глубоко вздохнула и сказала, пытаясь спасти положение: — Между прочим, да, да… — судорожно придумывала, что бы рассказать «между прочим», и придумала. — У него фанатки есть. Вот.
— Кто? — опять не понял Глебов.
— Ну, фанатки. — Лиза снова приобрела уверенность. — Ты, кажется, ничего не знаешь и про фанаток?.. Обалденно! Фанатки. Девчонки. Поклонницы Костика. Интересное зрелище, я тебе скажу. Они все одинаково одеты. На рукаве повязка, никогда не догадаешься, с чем… с его фотографией. Когда я увидела, то неосторожно хихикнула, и напрасно — они меня так запрезирали. Особенно одна, под названием Глазастая, меня в упор не видит или насквозь прошивает, как рентгеновскими лучами. Правда, правда. Ух, девицы, им все до лампочки… — Поняла, что опять поплыла не в ту сторону, чертыхнулась и почему-то обозлилась на Глебова. — Послушай, ты, я вижу, ничего не помнишь, ничего не знаешь, ничего не слышал. На каком свете ты живешь, судья?
— На этом, — серьезно ответил Глебов. — Давай вернемся к делу.
— Пожалуйста. — Лиза полезла в сумочку за повесткой, но вместо этого вытащила конверт с фотографиями, который она всегда таскала с собой. — Сейчас я тебе кое-что покажу. Тебе будет интересно, — сказала она, протягивая Глебову фотографии. — Это Костик сейчас, в натуре. Один к одному. Он прирожденный актер, очень хорошо выходит на фото. Видишь, такой же черненький, как ты. — (Глебов внимательно перебирал фотографии.) — А здесь ему пять. Он тогда уже был солистом детского хора. Правда, ангелочек? И голос был ангельский, ну прямо потусторонний. Самые высокие ноты брал, до-ре-ми-фа-соль-ля-си-си-си, — пропела Лиза, — и всегда чисто. Ни одной фальшивой ноты. От рождения абсолютный слух… А здесь мы вместе.
Эту фотографию Глебов рассматривал дольше других. Наконец оторвался от нее, улыбнулся открыто: улыбка его красила, делала незащищенным, помолодел и сказал:
— Ты как раньше.
— Значит, все помнишь?! — обрадовалась Лиза. — Ну, Боря, Боря, слава богу, а то я так огорчилась. — Она готова была вскочить и расцеловать его.
Но Глебов снова помрачнел, вернул ей фотографию и в прежнем тоне спросил:
— А почему твой сын сам не пришел?
— Я не пустила, когда узнала, что его вызываешь ты.
— Повестку, — снова попросил Глебов.
Лиза опять влезла в сумочку, достала повестку и протянула.
— У него контрольная по химии. — Она почувствовала легкое беспокойство, глядя на Глебова с повесткой в руке. Он сразу стал незнакомым, чужим, лицо отяжелело, постарело. Лиза уже почти не узнавала его, она глупо хихикнула от страха и пошутила: — У нас без химии не запоешь.
Глебов что-то чиркнул в повестке, спрятал ее в стол. Его глаза вновь пронзили Лизу:
— Больше у тебя дел ко мне нет?
— Спасибо, Боря, больше никаких дел, — пролепетала Лиза. Она встала. — Ты извини… Мы на ходу всё, на ходу. Надо встретиться, поболтать. — Вдруг сорвалась, самоутверждаясь, чтобы преодолеть смятение. — Меня машина ждет… директорская. Подбросить тебя куда-нибудь?
— Благодарю. — Глебов тоже встал, лицо его по-прежнему было непроницаемым. — А сыну передай, чтобы зашел в следующий четверг.
— Зачем? — не поняла Лиза.
— Он свидетель, — ответил Глебов. — Главный и единственный свидетель по этому делу.
— Какой он свидетель, — сказала Лиза. — Он же мальчик… — Она понимала, что погибла, что ее приход не принес Костику никакого облегчения, но продолжала защищаться. — Понимаешь, у него напряженка. — Голос ее сломался, теперь она просила Глебова робко, жалобно. — Две школы. Экзамены на носу. Тут и физика, и литература… Книг сколько надо прочитать. И сольфеджио… И общее фортепьяно. Ну просто обалденное количество дел… Я боюсь, он просто не выдержит. Концерты… конкурс в Москве. И еще суд!
— Ничем не могу помочь, — перебил Глебов, демонстративно сел и углубился в чтение, как будто Лизы здесь уже не было.
— Ну и ну! — вдруг обозлилась она. — Тогда зачем столько ненужных слов? Можно сказать, из пушки по воробьям, как говорит мой Костик. К черту старую дружбу, к черту дурацкие воспоминания!
— При чем тут старая дружба! — Глебов повысил голос. — Ты в суд пришла.
— Подумаешь, в суд! Почитаешь про вас в газетах, волосы дыбом встанут!
— Лиза, пойми, — сказал Глебов, — решается судьба человека, а твой Костя главный свидетель. Я должен его допросить. Мне многое еще не ясно.
— О чем? — испугалась Лиза.
— Обо всем. В частности, я не исключаю, что твой Костя знает больше, чем говорит. Может быть, он что-то скрывает.
— Как страшно. Я теряю сознание, — рассмеялась Лиза. — Наконец тебе удастся разоблачить настоящего преступника… А я, дуреха, лезу со своими воспоминаниями… Кривые улочки Вычегды… Собор на холме… Колокольня, где мы царапали на камне: Лиза плюс Боря… Купание в далеких озерах… — Лиза замолчала, ее вдруг осенило, она догадалась о причине судейской неумолимости: конечно, он не смог ей простить измены! Как она сразу не поняла! Типичный мужской характер. Все они собственники. — Боря, значит, ты на меня все же сердишься?
Ее вопрос застал Глебова врасплох: казалось, он был удивлен.
— Я? Сержусь?.. За что? За что мне сердиться на тебя, когда мы не виделись столько лет? — Он даже засмеялся.
По мере того как Глебов говорил, Лиза все более убеждалась, что ее догадка справедлива — легкая улыбка торжествующего человека тронула ее губы. Как ни странно, ей было приятно, что он на нее сердился — все-таки она его когда-то любила.
— Ну, я думала, ты на меня сердишься… за старое, — сказала Лиза.
— Ах за старое, — ответил Глебов. — Конечно нет. Даже наоборот.
— Что «наоборот»? — Лиза демонстративно опустилась обратно в кресло.
— Совсем не сержусь. — Глебов тоже сел. — Да и за что?
— Ну, хотя бы за то, что в одно прекрасное утро я вдруг исчезла, без всяких предупреждений, в неизвестном направлении.
— Ерунда какая-то, — неестественно бодрым голосом ответил Глебов. — Как я могу сердиться на