– Да, я сволочь, конечно, но... Она меня больше к себе не подпускала. Совсем. Зато Ромка возле нее так и вился. И я вспомнил слова старухи – «или ты их, или они тебя». Она ведь не зря про НИХ говорила, не одного Никиту в виду имела. Что ж, Адамчик получил еще одно задание. И с честью его выполнил.
– Да уж, велика честь – в безоружного парнишку стрелять... – злобно фыркнула Клавдия.
– А вы-то откуда? – наконец прозрел Трохин. – Вас же не было! Или вы тоже родня Олеси?
Акакий Игоревич примирительно замахал руками:
– Тихо-тихо-тихо, это мой свидетель. Я же вас предупреждал – у меня на вас уже много материала.
– Учтите, на суде я от всего откажусь, – устало опустился в кресло Трохин. Запал его кончился.
– Так у меня ж это... телефончик был включен. Хотите послушать, как работает? – показала Клавдия маленький, но мощный аппарат, подарок сына, и заговорила в трубку: – Аня, ну ты слышала? Слышала, как его папа допрашивал?
Из трубки тотчас же донеслась гневная тирада:
– Мама, немедленно убирайтесь оттуда вон, мы уже подъезжаем! Он же опасен! Ну сколько раз можно просить – не суйтесь вы в...
– Это, простите, уже не вам, – улыбнулась Клавдия и смело уселась напротив Трохина. – Надо думать, именно вы дали указание, отравить меня, так?
– Конечно. Я просто не знал, зачем вы там все время отираетесь. Возле Олеси вас видели, возле Ромки крутились... Вы могли много чего видеть, – здраво рассудил Трохин. – Только как вам удалось избежать кончины?
Клавдия кокетливо поправила прическу.
– Я очень внимательная. Вы не поверите – оч-чень. И когда мне Олеся проговорилась, что у Карины бабушка то и дело кого-то парализовывала, а с одной даже так постаралась, что у нее речь отнялась, я решила быть осторожнее. Нет, молодости жуть до чего хотелось, но жить еще больше. Вот я и решила подумать – а для чего меня не просто поят эликсиром молодости, но еще и посылают... Простите, не туда, куда вы подумали, а под какую-то иву. Я, конечно, там уселась, обмоталась подушками и стала ждать. И что же? Появился этот... недоделанный паренек восьмидесяти лет и давай куражиться над несчастной барышней! Вот сколько раз говорила – не злите дам, себе дороже! Не слушал, и что получилось? Сидит теперь и мычит показания.
– Я еще раз повторяю – подтверждать ничего не стану. Свидетелей у вас нет, а телефонный разговор... Голос запросто можно подделать, сейчас такие умельцы...
И тут раздался холодный, спокойный голос:
– Я буду свидетелем.
В дверях стояла Ольга Павловна, а рядом с ней Олеся, которая держала на руках маленькую Оленьку.
– Прости, Андрей, нам пришлось быть свидетелями. Я узнала, что у Олеси растет наша кровинка... – Женщина горько усмехнулась. – Правда, сначала я думала, что она мне приходится внучкой, и примчалась домой, взяв Олесю и девочку, чтобы тебя порадовать, а... тут все и услышала. Понимаю, ты рад не будешь. Зато... У меня теперь есть Оленька, и кем она мне приходится – внучкой ли, сестрой ли моим погибшим сыновьям, – мне неважно. Я буду жить для нее. Но тебя рядом с нами быть не должно, ты нам мешаешь. Я никогда не прощу тебе моих мальчишек.
– Оля... – пролепетал Трохин, боясь поверить, что вот сейчас, только что рухнул его самый надежный оплот.
– Ты был прав. Я никому и никогда не позволила бы причинить моим мальчикам зло. Но и тебе не было позволено отбирать у них жизнь. Единственно, какое снисхождение я могу тебе дать, это оставить жить. Пусть даже в тюрьме. Но поверь, тебе лучше признаться, иначе я тебя сама убью, заявляю совершенно серьезно. И, думаю, ты мне веришь...
Она стояла белая как стена, прямая как меч. Как меч карающий.
На какое-то время все онемели от слов матери, потерявшей и детей, и теперь мужа. Остолбенели и пропустили самое главное – маленькая Оленька, выскочив из рук матери, кинулась к отцу на шею и крепко обвила его ручонками:
– Папка пъисол...
Олеся кинулась к девочке, но резкий окрик Трохина заставил всех остановиться:
– Стоять!
Одной рукой он прижимал ребенка, а другой спокойно взял пепельницу в виде акулы с хвостом и поднес к виску девочки.
– Сейчас вы спокойно отойдете в сторону, и я уйду. Иначе я пробью ей голову.
Олеся, тихо всхлипнув, припала к косяку двери. Ольга Павловна, кажется, и вовсе перестала дышать. Клавдия зажала рот рукой – там внизу Трохина уже ожидают парни Ани, только они не знают, что у него в руках маленькая девочка. Одно неосторожное движение и... Этот долбанет малышку, этот может...
– Все отойдите! – громко приказала Клавдия Сидоровна.
Как во сне, Олеся видела, как медленно отошел к столу большой рыжий парень, как стояла, не шелохнувшись, Ольга Павловна, как съежился маленький, сухонький старичок, который так ловко раскрутил Андрея... А сам Андрей – некогда любимый, самый близкий, родной – теперь был чужим и опасным, и у него на руках сидела и все еще крепко держалась за отцовскую шею его дочь, которая совсем не знала, что уже двух своих детей он с легкостью отправил на тот свет. Олеся непроизвольно сделала шаг...
– Отойди, Олеся! – железным тоном одернула ее женщина-сыщица. – Мы не можем рисковать жизнью Оли.
Как будто, если они Андрея отпустят, с Оленькой будет все в порядке!
– Идите, – снова командным голосом проговорила Клавдия Сидоровна.
И Трохин пошел. Уверенно, с наглой нездоровой улыбкой, прижимая к себе дочь и протягивая к ней острый, как кинжал, хвост акулы.
Он уже дошел до дверей, когда на его спину с диким визгом кинулся сухонький, смешной старикан в старом кургузом пиджачке и с маленькими сморщенными руками. Он прямо повис на мощной, бычьей шее сытого Трохина, болтался на нем обезьянкой и ловко держался за его горло. Интуитивно, повинуясь инстинкту самосохранения, Трохин схватился за свою шею, выронив девочку и пепельницу. К Оле тут же кинулась Клавдия, но Ольга Павловна ее опередила. Жора метнулся к Акакию Игоревичу на помощь, но тому помощь была не нужна – Трохин извивался, но достать Акакия со спины не мог. И уже хрипел в его железной хватке. К мужу бросилась Клавдия и только ее мощные пальцы смогли разжать руки супруга. Жора подхватил Трохина под руки и пинками потащил к дверям.
А в двери уже вбегали Анины ребята. Заслышав в телефоне непонятные звуки, они решили не медлить.
Через минуту все было кончено. Олеся крепко прижималась к Оленьке, девочка плакала, потому что ее не выпускала из рук незнакомая бабушка, Ольга Павловна целовала и целовала белокурую головку маленького ребенка, Жора пыхтел и беспрестанно поправлял рубаху, а Акакий Игоревич без сил опустился прямо на пол и тихонько плакал, не стыдясь окружающих.
– Клавочка... я ж его чуть не задушил... я ж его... он же своих мальчишек... и еще ребенка этого... своя ж кровиночка...