остановился на портрете в золоченой раме, на котором изображена была прелестная девушка со светлыми локонами; а перед тем, как закрыть дверь, будто вспомнив, чиркнул взглядом, как ножичком острым, по лицу Кати.
Потом он вышел. Дверь захлопнулась. Ключ повернулся с обратной стороны.
Катя выглянула в окно. Все за ним было черно, только маленький кровавый ручеек бежал между траурных берегов - земли и неба. Ей стало не по себе. Она задернула портьеры и опустилась на диван. Только бы пережить эту страшную ночь!
* * *
Федор неслышно вошел в комнату, замер. Ровное дыхание жены его успокоило. Спит. На столике догорала свеча, в камине еще алели искры. Глаза мертвых животных блестели в этом призрачном свете, точно от слез.
Он подкрался к дивану. На нем, обхватив себя руками, лежала Катя. Такая нежная, милая, невинная на первый взгляд, а на самом деле подлая и мстительная. Курва. Ведьма. Такая же, как и все. Даже хуже.
Егоров наклонился над ней, полюбовался пульсирующей на шее жилкой. Скоро она замрет. Как хотелось схватить незамедлительно ее за горло, сжать и посмотреть, как будут наливаться кровью, закатываться ее глаза, как будет прерываться - «хы-ы, х-х-ы-ы» - ее дыхание. Но он себя сдерживал. Успеет. Надо уметь ждать, оттягивать удовольствие. Надо наконец сполна насладиться этим мигом.
Он убьет ее именно в этой комнате. Ее любимой английской гостиной. Он так старался, чтобы она получила свой замок, а ей теперь нужна только его боль.
Вдруг она открыла глаза, так неожиданно, что он отпрянул. В его воображении она была уже мертва, а тут распахивает глаза и таращится, как та олениха со стены.
- Что тебе надо? - В ее голосе послышалась паника. О! Как ему нравилось это подрагивание, этот испуг.
Егоров улыбнулся почти ласково, погладил ее по растрепанным волосам, а потом - хвать за шею.
Катя охнула, дернула головой. Его вторая рука медленно - или же это время для нее потекло совсем по-другому - потянулась к ее горлу. Как загипнотизированная, она следила за этим приближением. Когда пальцы нежно обхватили ее шею, она отмерла.
- Отпусти!
Он покачал головой и вновь улыбнулся, теперь совсем не ласково.
Катя дернулась, вцепилась ногтями в его руку. Федор зло сжал губы, но не отпустил.
Тогда она ткнула мизинцем ему в глаз. Егоров схватился за него, из-под пальцев выкатилась слеза. Катя изловчилась, двинула локтем ему по челюсти. Свобода!
Она вскочила с дивана. Ринулась к двери, но он подставил ей подножку. Перелетев кубарем через его ногу назад, она оказалась у камина. Егоров уже оклемался. Он встал, оторвал руку от покрасневшего глаза. Катя выхватила кочергу из чугунной подставки, приготовилась. Как жаль, что к ее крикам в этом доме привыкли и никто не придет сейчас к ней на помощь. Она один на один с чудовищем.
Он все же схватил ее, как отчаянно ни махала она своим оружием. И его пальцы сомкнулись у нее на шее. Кажется, она ударила его по голове, как будто она увидела кровь на его темных волосах, или это небо мелькнуло в окне?
Когда черный небосвод слился с черной землей, поглотив огненного червя, Катя уже была мертва.
Егоров смотрел на ее недвижное тело, и с его волос капала на дощатый пол кровь. На этот раз он не испытал ничего, кроме тоски. Еще один призрак в комнате, еще один скелет в шкафу.
Взгляд его вновь упал на портрет. Голубоглазый ангелочек улыбался с него укоризненно.
- Это все из-за тебя, - зашептал Федор. Лиза по-прежнему улыбалась, издевательски посверкивая глазами. - Вся моя жизнь в ад превратилась из-за тебя!
Он больше не мог говорить, горло его сдавила накопленная за многие годы горечь. Он подлетел к портрету, схватил его, впился глазами в ее неживое лицо, а потом исступленно замолотил по нему кочергой.
Умри же! Умри наконец!
* * *
…Утром прислуга нашла хозяйку в ее спальне на первом этаже. Катерина болталась на веревке, привязанной к люстре, лицо ее было бело-синим, глаза - широко открытыми, тело - холодным.
Предсмертной записки она не оставила.
Доктор из местной больницы на шесть коек не сомневался в причине смерти - самоличное удушение через повешение. Полицейский чиновник был с врачом согласен. Дело закрыли. Доктор и следователь получили очень приличное вознаграждение за понятливость.
Похоронили Екатерину Егорову на освященной земле маленького кладбища рядом с белокаменной церковью. Для всех она умерла от воспаления легких. Все сделали вид, что поверили.
С той поры за глаза Егорова стали называть Синей Бородой.
Глава 18
Уставшее оранжевое солнце закатывалось за горизонт. Ока была неподвижна. Все будто замерло, и только крикливые чайки то опускались на воду, то взмывали ввысь, нарушая своими воплями первозданную тишину. Интересно, эти крутобокие птицы и есть «мартышки»?
Федор отъехал от пристани, провожая глазами застывший пейзаж. Даже не верилось, что еще днем здесь бурлила жизнь: неразгруженные баржи протяжно гудели, грубо матерились и стучали палками по перевернутым лодкам рабочие, бегали агитаторы, ругались бригадиры, а меж их быстрых ног сновали любопытные брехливые собаки. Вот уж сумасшедший дом был!
Егорова вызвали из N-ска в спешном порядке. Узнав, что на его окской пристани уже два дня не ведется разгрузка, Федор выехал тут же. Прибыл он на своем пароходе прямо по реке.
- Чего шумите? - выкрикнул он, не сходя с палубы. Народ, взбудораженный анархией и самогоном, замолотил палками с новой силой. Федор энергичным жестом подозвал капитана с соседнего парохода. - Чего им надо, дармоедам?
- Прибавки просят, ясно чего, - сплюнул капитан в воду. - Вон шустрики, видите, бегают, те, которые трезвые, подбивают мужиков. А дурни наши и рады стараться, им погорлопанить одно удовольствие.
- Давно это безобразие началось?
- Второй день уж.
- К ядрене-фене! - выругался Федор, потом схватил рупор и заорал: - Эй вы, работнички, а ну давайте сюда самого вашего главного, говорить будем.
От толпы отделился один, интеллигентный, бледный, очень опрятно одетый мужчина.
- Ты кто такой?
- Лавров.
- Грузчик?
- Нет, я, собственно…
- И на кой черт ты прешься? Где бригадир артели грузчиков? - вновь крикнул Егоров в рупор. - Подь сюда.
На этот раз подошел совсем другой, пьяненький, лохматый.
- Чего надобно вам, горлопаны?
- Прибавочки бы, батюшка.
- Скока, милок? - издевательски пропищал Егоров, но мужик издевки не учуял и радостно так