- Уж больно умирать-то страшно, не устроив кровинушку мою. Вот охмурит какой стервец, чай, девка она небедная, и ворочайся я в гробу, вместо того чтоб отдыхать себе с миром.
- Удивили вы меня, скрывать не буду.
- Что ж так, аль не думали о моей внученьке?
- Думал, но не верилось, что такая юная и прекрасная девица может мной увлечься. На романтичного героя я не похож, а только из-за денег Катерина, пожалуй, за меня бы не пошла, сами говорите - небедная.
- Я в девичьих сердцах копаться не умею, кто их, женщин, разберет, - проворчал Мамаев, а после задорно подмигнул.
Так Федора просватали. Прошло с того дня больше двух месяцев, немного, но со свадьбой решили не тянуть, лето все же скоро, пора прекрасная, романтичная, созданная будто специально для молодоженов.
* * *
Федор с Катериной обвенчались при большом скоплении людей - почитай, вся округа собралась поглазеть. Кого только не было у ворот церкви! И деревенские любопытные, и преданные работники, и вездесущие бабки, для которых что свадьба, что похороны - все большое развлечение, и нищие, надеющиеся на щедрое подаяние, и журналисты из N-ска, и даже московский романист, взявшийся писать с Егорова одного из персонажей.
Невеста была чудо как хороша, в белоснежном платье, на которое пошли метры кружев и атласа, свежая, радостная, розовая от удовольствия и возбуждения. Коляска, увозившая молодых от церковного крыльца, вся была в лентах, цветах, алых шитых сердечках; а пир какой закатили после, а сколько бочек с пивом выкатили на площадь перед мельницей - пей, гуляй, народ, Егоров женится!
В свадебное путешествие Катерина хотела отправиться за границу, но Федор не дал себя уговорить. Крым, Петербург, Ессентуки, да куда угодно, только не за кордон, а уж о Швейцарии он даже слышать не хотел. Остановились на Евпатории. Пробыли две недели, за которые жених чуть не умер от безделья и беспокойства, и вернулись.
По приезде Катя долго дулась, смилостивилась только после того, как Егоров выписал ей чек на сумму в тысячу рублей.
Поначалу семейная жизнь Федору нравилась. Жена мало того красотка, так еще и ласковая, и внимательная, и в дела его не лезет, знай себе щебечет, глазки мужичкам строит - да это ничего, пусть себе тешится, - а уж дрянь какую-нибудь подаришь, так и рада-радешенька: целует, обнимает, называет «пусиком».
Но по прошествии полугода начала эта щебетня Федору надоедать. Ему бы в тишине посидеть, отдохнуть от шума то биржи, где жужжат все, как гигантские слепни, то фабричных станков, да не дает же, сорока! То про парижские моды, то про новую карету какой-нибудь городской матроны. Ни минуты покоя!
Однажды в воскресенье Егоров отправился в Ольгино. Там он строил дачу, удивительную, красного дерева, в два этажа. Для этого выписал из столицы архитектора, из Китая бревна, декоративную резьбу поручил суздальским умельцам, нанял лучших строителей и сам постоянно наезжал для проверки.
Федор подкатил к месту, где в скором времени должен был быть возведен прекрасный терем. Место было огорожено забором, окружено деревьями и кустарником. Крыльцо дома, остов которого уже имелся, выходило на главную площадь, Фабричную, а с башенки, еще не появившейся, должны были просматриваться живописные ольгинские окрестности. Дом архитектор планировал сдать уже через четыре месяца, аккурат к Катиному дню рождения.
Егоров осмотрел строительство. Ни черта не поймешь. Гроб какой-то бревенчатый, даже не верится, что в скором времени эта примитивная коробка станет тем шедевром, который Федор видел в эскизе, представленном архитектором. Скорей бы уж! Так надоело курсировать между N-ском и Ольгино или в кабинете ночевать.
Вот построит себе этот дом и будет природой наслаждаться, тишиной, слушать сверчков, смотреть на фабричные огни, любоваться с башни на темные воды Сейминки.
В ту ночь он не поехал домой, заночевал в строительной времянке. А до этого долго сидел на порожке, смотрел в зазывное, что омут, октябрьское небо и наслаждался родным, знакомым с детства запахом сырой земли.
Прямо с утра его ждал не очень приятный сюрприз.
- Федор Григории, что ж вы не явились домой-то вчера? Я волновалась.
Егоров обернулся, услышав знакомый голос. Катерина, вся из себя расфуфыренная, с зонтиком, в замшевых остроносых сапожках, стояла у экипажа и покачивала - туда-сюда - своими пышными юбками.
- Будто впервые. - Он нахмурился. Вот, сюрприза теперь не получится! Вечно эти бабы появляются не вовремя.
- Что за уродливое строение? - Катя уже впилась глазами в недостроенный дом.
- Готовил сюрприз для тебя, да ты со своей привычкой совать нос куда не надо все испортила.
- Сюрприз? Для меня?
- Ну уж теперь и не знаю! - Федор махнул рукой. Его милая, кокетливая женушка порой его так раздражала!
- Это дом?
- А что, по-твоему? Конечно, дом, не курятник же.
- Для меня?
- Для нас.
- Почему со мной не посоветовался? - Федор закатил глаза, ну не дура ли, а она и не заметила. - Я бы предпочла шале.
- А фазенду не хочешь?
- Какую еще разенду? Что ты придумал? А это что же, балконы такие будут маленькие? - И она сделала шажок.
- Испачкаешься!
Катя взвизгнула, отпрыгнула. Острый носик ее ботинка почернел от грязи.
- Ну вот. Придется тебе купить мне новую обувь, эта уже никуда не годна.
- А просто помыть ее нельзя?
- Фу! - Катерина сморщила нос, потом привстала на цыпочки, все еще заинтересованная стройкой. - Или лучше шотландский замок. Очень мне хотелось бы такой. С бойницами, подъемным мостом.
- Дорогая женушка, порой я сомневаюсь, все ли у тебя дома.
- Хам. - Катя развернулась и села в коляску. - Про ботинки не забудь. И про ужин сегодняшний. К нам дедуленька обещался прийти.
Егоров скрылся в вагончике, громко хлопнув дверью.
Как она его бесила иногда! Пустая, вертлявая, инфантильная. И эта ее полудетскость уже неуместно выглядела, и ужимки, и хихиканье. Но он ее любил, что ж поделаешь! Вернее, почти любил. Скорее, ему нравилось, что рядом с ней он становится человеком. С тех пор как он женился на Кате, он не убил ни одного животного, не избил ни одной шлюхи, хоть и прибегал иногда к их услугам, даже кошмары, его вечные спутники, стали менее яркими и натуралистическими.
А потом, она так иногда походила на Лизу! Так походила…
К ужину он вернулся. Мамаев и впрямь присутствовал, хотя почти не ел и разговаривал