Читать интересную книгу Коммунист во Христе - Павел Кочурин

Дмитрию Даниловичу думалось о лесе. Он теперь ожил, в каждой ветќке дерева буйствуют животворные соки. Луга — те муравятся исподволь, а лес, как и поле, вмиг ме-няется. Вчера не было того, чем он удивляќет тебя сегодня. Березы возле дома, тополя, ли-пы, рябины, дубки — преобразуется сами и тут же преобразуют все вокруг, меняют враз. А что случилось?.. Прибавилось в твоем миру зелени и уже будоражит душу вопрос: откуда начало всего, и ты сам, человек, откуда? И что ты, и кто? И почему кому-то дана воля по-велевать тобой. Бог, Творец благой — только он властен одинаково над всеми… И один ли ты ищешь ответы на наивные и безответные вопросы? Может и все живое ищет и ждет, непрерывно рождаясь и освобождаясь от тьмы. И стыдится взора на свое рождение. А благодатная земля прикрывает стыд зеленью и красотой цветения. И как же тебе надо относиться к тайне живого, рождающегося под небом. Загадка! Одни загадки в твоей жиз-ни, от того она и вечна. И все разгадки — в труде твоем. Труд вечен, и разгадки вечны. Так не надо ли тебе прежде обратиться к самому себе через Творца?.. Ты — загадка для се-бя же. И как тебе выйти из себя и приќ близиться к Высшему разуму. Все окружающее входит в тебя, оно слито с тобой, вернее ты с ним слит. И как же ты можешь стремится подчиќнить себе то, что выше тебя, и не подчиняться законам его? Этим своим неподчи-нением губишь многое, что служит тебе во благе, и гуќбишь себя. Знаешь, что от пагубного действа не просто отрешиться и этим оправдываешься. Бьешься, чтобы отхватить больше другого из веќчно общего. Но это ведь путь, который ведет к всерасхвату. Где же твой ра-зум, который дарован тебе Природой. Пахарь — он первый, кто не должен забывать, что ему дано одно — следовать за природой. Она умнее его. Он ее старается понять, — а не она его… Сам-то ты давно ей ясен, как часть ее. Так вот и разгадывай мудрость деревьев, леса, растений, рек, всей живности. Утверждай их, как и они тебя утверждают. И знай, что все-го до конца тебе никогда не будет дано узнать. Узнать все — это то же самое, что живой родник иссушить. За этим — гибель, как после сгорания дров в печи остается пепел.

В этом состояний наплывших дум и тревог, Дмитрия Денисовича больше всего беспокоили слухи о леснике. Саша Жохов — и лес. Вольный мир и — грабитель… Было не то чтобы нелепо признаваться в этом, говорить сыну о своих размышлениях, а страшно показаться невнятным простаком. Сколько над тобой растолковывателей твоей жизни, соглядатаев, распорядителей. Тебе и внушено: слушай, исполняй, бойся. Ум должен быть один на всех — демиургеновым. Это словцо уже как-то само собой начинает вползать в мысли. И вдруг вот осознаешь, что это — узренное тобой знаменье общей беды. Ты уже как все, ни от кого не отличен, значит — никто. Демиургены через радио, телевизор, и чеќрез все другое, наставляют тебя, живого, как ты сам наставляешь свой неживой трактор. Твоей живой заботы они не знают и боятся знать. Вдруг да увидится, что ты не такой совсем, ка-ким они тебя мнят. Страх за "нетак" и в тебе, и в них. В них-то больше. Для теќбя освобо-ждение от этого страха — жизнь, а для них — смерть, конец демиургенизма. Раб засел во всех нас. Тот, для кого ты "мягкое тесто", еще больше раб, раб сатаны… Дмитрий Данило-вич знал, что те же мыќсли, какие гложут его, и у сына. И Светланой они овладевают. Но открыто говорить с ними об этом — вроде жаловаться. С Яковом Филипповичем, Стари-ком Соколовым — другое дело. Они оба не при должности… Пряча свои думы, Дмитрий Данилович спросил Ивана о леснике:

— А что, контора лесхоза согласна взять Сашу Жохова лесником?

Вопрос-то пустой, взяли уже его лесником, но как вот сын к этому относится. Лес-ничий вроде бы радеет о лесе. Приезжал деревья в овиннике у них смотреть. Должен бы бережливого человека приставить к лесу. Но откуда лесничему знать Сашу Жохова.

— Не прочь, выходит, — пожал плечами Иван. — С председателем соглаќсовали, с пар-торгом…

Равнодушие сына к своему лесу задело Дмитрия Даниловича. "Не долќжность ли тебя, сынок, сушит, побуждает мыслить "от" и "до". Меня тоже сушила. Я ушел от долж-ности, а тебе пока нельзя. У тебя уже не должность, а профессия. И ты должен благу под-чинять свои обязанности. А соблазн власти отметать, убирать как мусор со двора. Ну да все сам поймешь".

Представил в мыслях Сашу Жохова лесником. Поставит стол в конторе колхоза. Это главное для него — стол. Свой трон… Разложит бумаги — видимость большой занято-сти. Многозначительные разговоры ни о чем. И свыкнутся с Сашей таким деловым. Пой-дет молва: "Этот не прежний, не Колосов. Спроста к нему не подступишься". Люди-то по-корятся, а каќково будет лесу?.. Лес — дитя беззащитное. А тут приставлена к нему глухая и нерадиво-корыстная нянька. Каждый ли слышит землю, поле, природу?.. Саша ничего этого не слышит. Вот и напахал. И о лесе, что он с ним сделает, тоже будет молчание.

Как же тут нам мир свой улаживать, е чего начинать. О чем Творца просить, мо-литься о чем и за кого?..

3

К ним под березы вышла Светлана. Подсела к столику — врытому в зеќмлю толстому сосновому кряжу.

Дмитрий Данилович поглядел на нее внимательно, что-то заставило поглядеть. Скорее думы свои. Уловил перемены, как вот и в весенних березах, тополях, рябинах. Степенство и торжество в облике и осанке. Вроде как приоткрылась ей одна из тайн бытия и вселила веру в себя. И ему подумалось, что со Светланой вошло в их мужицкий дом на-дежное и устойчивое обновленное, его дление. Может как раз то, о чем загадывал, и о чем тосковал дедушка — Данило Игнатьич. Светлаќна не станет сманивать Ивана в город. Поя-вятся внуки и коринский род утвердится в жизни Мохова — в будущей, грядущей. Из него выйдут и пахари-кормильцы, и ученые, и мастера разных других профессий и призваний. Да они уже и есть. Но вот чтобы не иссякли их моховские корни на родимой земле. Ис-тинный крестьянин так же велик, как и большой ученый. Крестьянин и должен прежде всего быть ученым божьей милости, сведущим во многом. Ему дано оберечь землю и все, что на ней в сотворенной Всевидцем чистоте.

"Надо вот Ивану со Светой машину купить. Чтобы в праздники, на выќходные мог-ли съездить в город, к родителям Светы, к сестрам и тетќкам Ивана. Председатель ездит. Не всегда же будет, заедать несќкладица и отравляться жизнь себяшными распрями".

Хотелось сейчас об этом и сказать. Но больно уж далекими от душеќвного настроя показались эти мысли. О деле говорит еще можно, а об удовольствиях, как о пустой праздности, — грешно, когда над тобой и свое, и мирское горе. Но такое осознание себя тоже сердило самоуќничижением и мешало высказу.

За калиткой на песчаной дорожке захрустели шаги… Прасковья Кириќлловна. Дмит-рий Данилович встал, прошел навстречу. К Анне она захоќдила не раз на дню, но сам он ее не видел с начала сева.

— Здравствуйте, — сказала она, прикрывая калитку. Приостановилась, помедлила, вроде как в нерешительности. — Свет из окон, разговоры, дай, думаю, зайду… Время-то позднее.

— Здравствуйте, Прасковья Кирилловна, — Дмитрий Данилович подошел к ней. — Проходите, гостьей будите. Вечер-то и верно взбадривает. Не грех и посумерничать.

Иван уступил ей место, она поблагодарила, села, оговариваясь, что пришла с фер-мы, пока засветло в огороде покопались с Федей. Намаялась, что уж и ноги не держат.

— Я вот на минутку, — обернулась она к Дмитрию Даниловичу, — от Андрея-то Семе-новича письмецо. Сулится, просил в доме прибраться. Федя-то и говорит, поди скажи Да-нилычу. — Протянула конверт. — Всем и шлет поклоны. Мой-то сам собирался, да прилег на печи и не встать. А я вот — поди…

Дмитрий Данилович спросил о Федоре Терентьевиче, как он?.. Инвалид войны, но все вот еще без пенсий, в плену, вишь, был. От бригадирства отошел, и чего бы с удочкой на бережку не посиќдеть? Прасковья сердилась, когда он уходил на реку и до вечера проќпадал.

— Ходил, ловил, — отмахнулась она. — Толку-то что от его ужения. Каќкая нынче рыба. Принесет ершей да малявок кошке на кус, а ты беспоќкойся вот.

Дмитрий Данилович развернул письмо. Читать было темно. Он напряќженно стал вглядываться в листки.

— Прочитаешь уж коли при свете, — сказала Прасковья Кирилловна. — Если встре-чать, так по телеграмме… За гостем в эту пору лучше бы на лошадке. А то вот трактор го-ни на широком ходу. Ну да нынче весќна-то посуше. Автобус, говорят, на неделе пустят до станции. — Посеќрдилась на жизнь по привычке ждать лучшего, спросила об Анне. — Днем-то заходила, вроде и полегчало, вывела на крылечко. Бог даст, солныќшко попригреет, так и взбодрится. — Повздыхала, и тут же засобиралась домой. — Уж пойду, — забеспокоилась она. — Трухи сенной запаќрила, обложила рыболова. На печи-то в тепле и хорошо от всякой хвоќри. К скотине ночью уж сама за него пойду. И сейчас вот загляну на ферму. Огород-то, он — беда наша. А как без него да без коровы? Соќвсем коли пропадай. Нелюдем уж жить, в город за всем ездить, а на что?.. Да и кто, и чего там для нас припасет, издалека ежели что при везут. Куда от себя-то денешься. Да оно и на душе легче. Хворь-то, она в лени скорее тебя найдет. Тяжело-то не от забот, с заботой-то своей всегда сладишь, а какое оно свое-то.