помочь…
― Помочь? ― Он закатил глаза, алкогольный туман немного рассеялся. ― Они помогают примерно так же, как и я.
― Что это должно означать?
― Это значит, что я чертовски бесполезен.
Я втянула в себя воздух.
― Почему ты так говоришь?
― Потому что это правда. ― Он вздохнул всем телом. ― В любом случае, сейчас это не имеет значения. Уже слишком поздно.
Гил всегда был меланхоличным мальчиком. В школе его улыбки были редки. Его смех был бесценен, потому что он был такой редкий, и какая бы реакция ни была у него, она всегда была омрачена напряженной настороженностью и туманным недоверием.
Но сегодня вечером, благодаря алкоголю, размывающему его стены, Гил изо всех сил пытался спрятаться.
― Что слишком поздно, Гил?
Беспокойство густо и приторно сидело у меня в груди. Я хотела прикоснуться к нему. Чтобы обнять. Держать в своих объятиях и говорить ему, что он может сказать мне, потому что, если бы он этого не сделал, яд внутри погубил бы его.
― Все. ― Гил снова вздохнул, слегка покачиваясь, так как усталость смешивалась с опьянением. ― Иди домой, О. Время забыть обо мне.
Я подавила желание сказать ему, что это невозможно. Что я не могла перестать думать о нем раньше. Теперь, когда у нас был секс, я была обречена быть его навсегда.
Мой голос был ровным и добрым, когда я сказала:
― Мне жаль, что я не смогла помочь тебе с заказом раньше.
Он фыркнул, сердито глядя на темный мир вокруг нас.
― Да, мне тоже.
Посмотрев в сторону пустой улицы, я крепче прижала к себе сумочку. Мысль о том, чтобы оставить его, послала предупреждающие звоночки по всей моей коже. Снова повернувшись к нему лицом, я сделала все возможное, чтобы сменить тему.
― Было трудно рисовать меня? Ты… хотел меня так же, как хотел сегодня вечером?
Его лицо посуровело.
― Я многое умею, Олин, но вожделеть холст во время работы ― это ниже моего достоинства.
― Могу ли я быть честной и сказать, что то, что ты рисовал меня, было одной из самых трудных вещей, которые я когда-либо делала? Быть с тобой сегодня вечером? Боже, мне это было так необходимо.
Мое признание сделало то, что я и предполагала. Оно вырвало его из черных мыслей, окрасив его черты удивлением. Гил прочистил горло.
― То, что я рисовал тебя, было тяжело?
― Очень.
Его мышцы напряглись по совершенно новым причинам.
― Потому что…
― Потому что ты был так близко, после столь долгого отсутствия. Потому что твоя кисть была похожа на поцелуй, а твой аэрограф ― на… ― Я покраснела. ― На твой язык.
Он сглотнул, его горло сжалось.
― Я… ― Его глаза блестели, как будто он хотел признаться в тысяче вещей, но эти ужасные ставни снова захлопнулись, и он пробормотал: ― Сегодняшняя ночь произошла только потому, что я нарушил самоконтроль, а у тебя были сдерживаемые потребности после предыдущей работы. Это все, что произошло. Главный инстинкт ― найти разрядку.
Гил фактически плеснул мне в лицо холодной водой, отбросив очередную попытку вытащить его из темноты.
Он заблудился, О…
Нет, он просто ведет себя как придурок.
И, честно говоря, я исчерпала свою квоту доброты на сегодня.
Я могла предложить только такое количество терпения. Я не была святой. Мне было больно. Мне было больно семь долгих лет. И эта боль становилась тем сильнее, чем больше он боролся со мной.
― Время действительно нанесло тебе шрамы, Гил. Я так стараюсь вернуть тебя, но что бы я ни делала, ты продолжаешь отталкивать меня.
Его брови превратились в неровные линии.
― Я вырос, О. Мы оба выросли. Тот, кого ты знала, больше не является частью меня.
― Это так легко для тебя? Отбросить те части тебя, которые сделали нас семьей? ― Он вздрогнул, как будто я ударила его ножом в сердце.
― В этом нет ничего легкого. Ты не облегчаешь мне задачу, отказываясь меня слушать.
― Теперь я слушаю. ― Я не отвела взгляд. ― И мне кажется, ты забываешь, почему я отказываюсь тебя слушаться. В последний раз, когда я это сделала, ты порвал со мной. В последний раз, когда не стала бороться всем, что у меня есть, ты просто… исчез. Ты продолжаешь вести себя так, будто пытаешься защитить меня, держа меня на расстоянии, но на самом деле, я думаю, ты просто пытаешься защитить себя.
― Я пытаюсь защитить тебя.
― Сделай это как-нибудь по-другому. Не отталкивай меня на этот раз, Гил. Не будь таким эгоистом.
― Эгоистом? ― прорычал он. ― Ты думаешь, я поступаю эгоистично, делая все возможное, чтобы уберечь тебя?
― Я думаю, ты выбираешь легкий путь…
― Мне никогда не было легко. Никогда, блядь!
Мой голос возвысился до его, не заботясь о том, слышат ли люди наш разговор.
― Ты порвал со мной. Это был легкий вариант. Ты пошел дальше. Ты сделал выбор уйти. У меня не было такого выбора.
Почему я это сказала?
Что со мной не так?
Я простила его за все. Я не хотела наказывать его, вспоминая прошлое, когда это было ничто по сравнению с тем, с чем он имеет дело сейчас.
― Послушай, мне жаль, я…
Гил прижал меня к себе, пока наши груди не соприкоснулись.
― Ты думаешь, я решил бросить тебя?
Я не могла нормально дышать.
― Ты проделал очень хорошую работу, чтобы это выглядело именно так. Ты ушел из моей жизни, потом исчез из школы. Никто и понятия не имел, куда ты подевался.
― У меня не было выбора.
Мой гнев снова поднялся, игнорируя мое желание оставаться спокойной.
― Конечно, был! Ты мог бы поговорить со мной, вместо того чтобы вырывать у меня…
― Я же говорил тебе. ― Его грудь вздымалась и опадала от муки. ― У меня были причины.
― И эти причины были недостаточно хороши. ― Боль пронзила мою кровь, распутывая мою волю не допустить этой драки. Я не могла остановить себя от того, чтобы выплеснуть все, что я держала внутри. ― Ничто из того, что ты можешь мне сказать, не оправдает того, что ты разбил мое сердце.
Я сделала все возможное, чтобы перестать винить его. Сосредоточилась на помощи ему, а не на исправлении того, что пошло не так.
Но… я достигла