Боб приземлился в поле. Вскоре он вместе с Питом и Ракетой появился на берегу, поднялся по лестнице и обнаружил, что я сижу в студии и смотрю на пустой холст. Он был пыльный, и я кое-как натянул его на подрамник.
Боб нес на плече парусиновую сумку. Он поставил ее на пол, вытащил две бутылки красного вина, откупорил одну и наполнил два пластмассовых стаканчика. Я не стал отказываться. Боб ничего не сказал — он смотрел на реку, время от времени поглядывая через плечо на Эбби, которая спала в двух шагах от него.
Он одним глотком осушил стакан наполовину.
— Как она?..
— Полдня рыбачила, а теперь спит без задних ног. Такая активность даром не проходит.
— Поймала хоть что-нибудь?
— Да, пятьдесят пять штук.
Боб одобрительно кивнул.
— СМИ начинают поговаривать о том, что Эбби «помогли покончить с собой» или «убили из жалости». У сенатора спрашивают, не собирается ли он прибегнуть к помощи национальной гвардии.
— Даже не сомневаюсь.
— Ваша история — по всем каналам. Точнее, — Боб сел, скрестив ноги, — история Эбби. Тебя просто приплетают, чтобы зрителям было кого ненавидеть. Красивая женщина, измученная раком и страдающая от боли, оторвана от семьи и друзей в то время, когда она нуждается в них больше всего…
— Я понимаю, как это выглядит.
Он изогнул бровь.
— Уверен?
Я кивнул, не глядя на Боба.
— Сомневаюсь, — сказал он. — Если б ты понимал, то отвез бы ее домой.
— Ощущение и реальность — разные вещи.
— Прекрасно тебя понимаю. Но ты плывешь против течения.
— Знаю.
Боб указал на мой стакан:
— Еще?
— Давай.
Мы сидели в полумраке. Свет исходил только от огонька сигары. Боб глубоко затягивался, так что щеки у него вваливались, а кончик сигары начинал ярко алеть.
Река сверхъестественным образом поглощает посторонние шумы. Любой звук на берегу в пределах шестидесяти метров заглушается деревьями. Исключение — только ясные ночи, когда звуки как будто доносятся с неба и отскакивают от поверхности воды. Я прислушался.
— Что это?
— Местная ярмарка.
— Что? То есть колесо обозрения, силомер и бородатая женщина?
Боб хихикнул.
— Просто кучка цыган, которые прячутся от властей.
— Полагаю, мы впишемся в их компанию. — Я помолчал. — Не знаешь, у них есть карусель?
— Есть. Правда, понятия не умею, можно ли ей доверять. Она старая.
— У них есть вожак?
— Да.
— Ты с ним знаком?
— Не то чтобы близко.
— Ты бы не мог отвезти нас туда… после закрытия?
— Что ты задумал?
Глава 37
Прошло два года. Состояние Эбби уподобилось приливам и отливам. Перетягивание каната с моей женой посередине. Иногда она даже могла встать, примерно раз в неделю я катал ее в кресле по парку, но по большей части Эбби оставалась прикованной к постели. Она таяла.
До меня дошла суть происходящего. Нормальные клетки имеют своего рода кнопку самоуничтожения, на которую они нажимают, выполнив свою задачу. Они живут, делают то, что должны, а потом кончают самоубийством. Рак — всего лишь группа клеток, которые отказываются умирать. А самое страшное, эти клетки не чужеродны. Наш организм сам производит то, что нас убивает.
Мне нелегко было постичь эту логику.
Я знал, что у моей жены рак, поскольку нам об этом сказали врачи, но никогда его не видел. Не мог потрогать. Не имел к нему отношения, за исключением того, что он убивал мою жену.
Рак — это невероятное мучение. Череда диагнозов, прогнозов и обследований. Мы жили не от воскресенья до воскресенья, а от рентгена до рентгена. Каждый раз, сидя в кабинете и слушая объяснения врача, мы думали: «Опухоль растет, а мы ничего не можем с ней поделать».
Наверное, это самое неприятное ощущение на свете.
Всякое позитивное переживание сглаживалось, поскольку мы всегда помнили, что в организме Эбби остался рак. Мы чувствовали себя так, будто во время следующего визита нам предстояло услышать слово «метастазы», за которым так часто следует «я буду по тебе скучать».
Наше воображение, измученное страхом, скорбью и стрессом, будто сорвалось с цепи: совсем как в годы детства, когда под кроватью жили чудовища. Мы прислушивались, точно капитан Крюк, которого преследовало тиканье часов. Минуты радости сделались исключением, а не нормой. От борьбы с раком и сосуществования мы перешли… просто к существованию. Я стал более вспыльчив и научился возводить стены, чтобы оградить нас обоих от плохих вестей. Потому что нам и так хватало проблем. Мы постоянно думали о жизни и смерти. Мне так отчаянно хотелось строить планы на будущее, обсуждать фильмы, которые выйдут летом, купить два билета на грядущий Суперкубок, посадить сад, записать Эбби к дантисту, спланировать отпуск… а потом я ловил себя на том, что стою в магазине и размышляю, покупать ли бананы.
Если в этом и был свой плюс, то вот какой: для больных раком жизнь становится реальнее. Они больше чувствуют. Это все равно что обладать осязанием слепого, но при этом не утратить зрения. Или купить плазменный экран вместо черно-белого телевизора.
Глава 38
8 июня, вечер
В десять часов я разбудил Эбби и накормил ее яичницей и шоколадом.
— Не хочешь прогуляться?
— С тобо-о-ой?.. Да-а-а.
Это бормотание меня ужаснуло. Я ощутил холод в позвоночнике. Глаза у Эбби были остекленевшие, взгляд блуждал по комнате. Она тоже услышала собственную речь и прижалась ко мне лбом.
— Прости-и-и…
Эбби приложила палец к губам, как будто пытаясь помешать себе.
— Идем. — Я помог ей встать и удержать равновесие. — У меня для тебя сюрприз.
Мы спустились по тропинке к ангару. Боб выкатил мотоцикл, и я на него взобрался. Это была старая «хонда». Боб поинтересовался:
— Умеешь ездить на этой штуке?
— Я не всю жизнь был художником.
— Отлично. Третья скорость заедает, так что жми сильней.
Я завел мотор, он взревел, и из выхлопной трубы вылетела струя белого дыма. Рев сменился урчанием. Боб проверил дроссель.
— Погоди минуту, она разогреется.
Эбби вскарабкалась на сиденье, прижалась грудью к моей спине, обхватила за талию и шепнула:
— Я стобо-о-ой…
Обратный отчет начался.
Я погладил жену по бедру, выжал сцепление и поехал вслед за Бобом в ночь. Мы катили сначала по песку, потом пересекли грунтовку и выехали на проселок, вдоль которого с обеих сторон тянулись канавы. Над деревьями, вдалеке, виднелись огни колеса обозрения, которое вращалось по часовой стрелке. Миновали старую сосновую рощу и свернули направо, на поросшую травой парковку. Над парковкой возвышались огромные внедорожники с серебристыми решетками на бамперах и четырехфутовыми колесами. Вокруг машин стояли подростки с сигаретой в одной руке и банкой пива в другой.