— Она моя жена.
— Я понял. Но ей следует лежать в больнице.
Я принялся ковырять яичницу вилкой.
— Наверное, лучше говорить напрямик…
Он кивнул.
— Это долгая история.
Боб посмотрел на часы.
— Ты следишь за новостями?
Я покачал головой:
— В последнее время у меня не было такой возможности.
Он включил телевизор, откинулся на спинку стула и сложил руки на животе. На экране вспыхнула надпись «Последние известия об Эбби Элиот».
Попугай кружил по столу и притопывал лапкой.
— Новости!.. Новости!..
И тогда я понял, что наше путешествие окончено.
Глава 33
Вынужденная проводить много времени в клинике, Эбби познакомилась с некоторыми пациентками. Все больные раком держатся вместе, но женщин с раком груди объединяют невероятно крепкие узы. Одну из них звали Дебора Фаннинг. Дебора, или Дебби, как мы ее называли, переживала нечто подобное: сначала двойная мастэктомия, потом рак дал метастазы, и теперь врачи охотились за ним по всему организму. Муж Деборы, Рик, сначала приезжал вместе с ней. У них как будто было все — отличная работа, большой дом в Майами, загородный коттедж, яхта. Затем Рик начал появляться все реже. Наконец мы вообще перестали его встречать.
Дебора пожимала плечами:
— Вы же знаете, что такое коммивояжер. Постоянные разъезды. Нам нужно на что-то жить.
Она плохо умела врать. По настоянию Эбби я попросил врачей перевести Дебору в соседнюю палату. В итоге мы стали много времени проводить втроем. Смотрели телевизор, ели, болтали, обсуждали нашу жизнь после рака. Я катал обеих женщин в креслах по парковке, вешал на Джорджи два мешка и придвигал два стула. Дебора была красивая и на четыре года моложе Эбби. Она тоже облысела и жила в постоянном страхе, хотя никогда не жаловалась. Мы с Эбби быстро заметили, что телефон у нее молчит. Рик никуда не уезжал.
Однажды вечером я вошел в палату и увидел, что Эбби плачет. Она была в ярости. Взбешена.
— Ты со мной разведешься? — Она смотрела мне прямо в глаза.
— Что?
— Скажи правду.
— Нет. Эбби, ради Бога…
Она швырнула мне стопку бумаг.
— А Рик развелся. — Эбби указала на соседнюю дверь. — Он сейчас там, объясняет, что это ради их общего блага. И что она сама во всем виновата.
Я прислонился к двери и прислушался. Эбби была права. Тогда я вошел в палату Деборы, приблизился к Рику и ударил его так, что ободрал себе все костяшки. Он валялся на полу, выплевывая кровь и зубы.
— Ты ее не достоин, — сказал я, забрал Дебору и перенес к нам.
Через три месяца Дебби не стало. Ее смерть на совести Рика. Надеюсь, он никогда об этом не забудет.
Вот во что превратилась наша жизнь. Лечение, поездки, инфекции, обследования, снова обследования и опять обследования, результаты один хуже другого. Мы жили в настоящем тумаке. Борьба стала для нас китайской пыткой, и наши надежды слабели.
Шли месяцы. Поскольку рак — постоянно меняющаяся сущность, его преследовали при помощи химиотерапии. Болезнь это понимает, маскируется и в итоге находит способ прорваться. Совсем как бактерия, которая борется с действием антибиотика и в конце концов становится устойчивой. Мы лишь надеялись, что успеем победить рак прежде, чем он найдет обходной путь. Мы пытались держаться, не давать опухоли шансов, но всегда оказывались на шаг позади.
Мы проводили в клинике целые недели. Эбби боролась с очередной инфекцией. Я спал, постелив одеяло на полу. Однажды, в семь утра, когда мы наконец заснули, сменились сиделки. Над головой Эбби началась какая-то сумятица, и сквозь сон я услышал, как одна из них сказала в коридоре: «Сменить мешок 1054-му». Прошло несколько минут, я услышал это снова и задумался: что значит 1054? Кто это такой? И наконец, кто лежит в палате номер 1054?
Я вышел в коридор и отправился в кабинет, где медсестры ждали распоряжений. Их было человек пятнадцать — сестер и стажеров. Я громко свистнул. Представляю, как я выглядел в их глазах, потому что воцарилась мертвая тишина, и все уставились на меня. Я жестом позвал их за собой.
— Идите сюда.
Я понимал, что наживаю себе врагов, но делать нечего.
Удивительно, но они послушались. Возможно, быть зятем сенатора — это что-то значит. Я проводил их в палату, и все мы собрались вокруг постели. Эбби медленно просыпалась. Я встал в изголовье и сказал:
— Позвольте представить вам мою жену. Это Эбби Майклз. Можно звать ее просто Эбби.
Они удивленно смотрели на меня. Я взял Эбби за руку.
— Эбби — жена, дочь, друг, она умеет разговаривать жестами, любит носить джинсы и замечает красоту там, где другие ничего не видят. — Я помолчал. — Но она — не «номер 1054».
Врач покачал головой и шагнул к двери, а старшая медсестра начала:
— Мистер Майклз, постановление Национальной ассоциации здравоохранения гласит…
Я опередил врача и захлопнул дверь. Он фыркнул, но теперь по крайней мере все внимание было привлечено ко мне. Я стряхнул с себя последние остатки сна.
— Знаю, вы делаете все, что можно. Даже больше, нежели от вас ждут. Я благодарен за то, что вы делаете и как вы это делаете, но здесь лежит моя жена. Я прошу вас посмотреть на эту женщину и впредь не думать о ней как о номере 1054. Эбби — не статистическая единица. Нас поддерживает лишь надежда. И честно говоря, в последнее время она изрядно истощилась. Это все равно что… удерживать воду. Пожалуйста, не отнимайте то немногое, что у нас осталось.
Когда они уходили, я каждому пожал руку и назвал по имени:
— Билл, Энн, Элейн, Саймон, Дин, Эмми…
Они поняли.
Несколько дней спустя, когда я, отправившись за кофе, прошел мимо стола дежурной, то услышал, как одна из медсестер кивком указала в сторону нашей палаты и пробормотала:
— Их величеству нужно чистое белье.
Я пожал плечами. Это все-таки лучше, чем «номер 1054». Потом я понял, что речь обо мне. Я облокотился о стол и обратился к четырем медсестрам:
— Вы правы. И я прошу у вас прощения. Но я охотно позволил бы вам поменяться местами с моей женой.
После этого они со мной почти не разговаривали. И мне стыдно. Это было грубо; так не завоевывают друзей и не приобретают уважение. Я всего лишь показываю вам, каким я стал. Падение — неприятная штука.
Дело было в том, что мне предстояло проделать еще несколько кругов, прежде чем достичь самого дна.
Глава 34
7 июня, утро
Пит бродил по столу, Боб поправлял телевизионную антенну, а я барабанил пальцами по подбородку. Журналистка на экране прищурилась, понизила голос и сказала драматическим тоном: