— Так то легко, на раз сделаю, — прозвенела из-за скрипящей дверцы шкафа. — Только проку от этого никому не будет. Ни тебе, ни мне! — одёрнула светлый, в мелкий цветочек подол и стянула яркие огненные волосы нежно-сиреневой лентой. Повернулась к зеркалу, протянула в голос: — Красота-а-а.
— Ты куда собралась, окаянная?! — Ксандер топнул прозрачной ногой и провалился по колено на нижний этаж — У нас там ни любви, ни привязанности пока, — дёргал конечность с усилием, но перекрытие ту ни в какую не выпускало, — ни заботы! — Магдалена щёлкнула пальцами, и духа с очередным злобным рывком вышвырнуло в окно. — Куда собралась, я тебя спрашиваю?! — грозно потребовала ответа сизая голова, появившись прямо из рамы.
— Вот любви и хочу! — вскинула томно голову и поправила теперь грудь. — Большой и жаркой, — подумала и уверенно уточнила: — Очень большой, — зыркнула на Ксандера, блестя хитрющими глазами. — Ба! Это коричневенькое вот сейчас — это что у тебя было? Это ты покраснел, что ли? — тонкими иглами застучал по комнате звонкий ведьмин смех. Магдалена хохотала, запрокинув голову и прикрывая юной ладошкой яркие, сочные теперь губы. — К Вельнику, — обмахиваясь, выдохнула Магдалена. — К Вельнику я пойду! — вытерла краешком скатерти редкие слёзки. — Крепкий он мужик, точно знаю! А сын у него… — протянула мечтательно, — мм-м, какой сын!
Ксандер выругался так, что с кустов за окном всех птиц сдёрнуло разом, и рванулся стремительно под потолок.
— Не фырчи, Ксандер, — прошептала вдруг женщина с грустью. — Ты же знаешь, чего я хочу. Давно знаешь, — посмотрела вслед духу долгим густым взглядом.
— Сумасшедшая! — взревело пространство, чтобы в следующее мгновение обрушиться вниз искристым, кусачим, обжигающим водопадом. Магдалена громко взвизгнула, в окна полыхнуло огнём, озарив комнату сияющим светом, и, выплюнув его изрядно наружу, прорезало прохладную сельскую темноту.
— Научился-таки, блаженный! — восторженно прошипела Магдалена. — Нашёл выход.
По лестнице зашумел грохот множества ног, и дверь содрогнулась.
— Пожар! — кричали снаружи что есть мочи. — Бабка Магда, на голос! На голос иди! — вопил фальцетом мужчина. Дверь подсадили. Ещё раз и ещё. Заклинание кривилось, морщилось, но оборону держало.
Магдалена тихонько прочистила горло и хрипло прокряхтела из-за двери:
— Нету у меня никакого пожару, духи это ваших, Веснянковских, им космос нонешний беспокойный, — и добавила страшно, погромче: — А ты, Динка, домой беги, стирка у тебя убежала, газ залило. Смотри, как бы детки не надышались.
Снаружи взвизгнуло и зашумело, кто-то бросился бежать. Голоса загудели пониманием и приязнью.
— И то дело, — кивнула себе Магдалена. — И ты, Микита-слесарь, завтра зайди, скажу, как зуб подлечить. Чего раньше не пришёл, паразит? Зачем довёл до края? Тьфу, бестолочи! — плюнула так, чтоб за дверью точно было слышно. — По домам воротайтесь. Ночь уж Не до вас мне.
— А как она… — спросил шёпотом тонкий юный голосок.
— А вот так она! — прицыкнул поспешливо на него другой, старый. — А ну дуй отседова, пока спрашивалку не задавили.
На лестнице зашуршали и схлынули шаги, Магдалена выглянула из-за двери осторожно, да и потянулась к косынке — накинуть на плечи.
— Вот они-то тебе зачем? — Ксандер с грустью смотрел на рыжую вертихвостку. — К чему ты это с ними? Ты ж не добрая. Кто угодно, только не ты. — Призрачный граф болезненно нахмурился и отвернулся.
— Не добрая, — сказала зеркалу Магдалена и повела красиво плечами. Улыбнулась предвкушающе и коварно: держись, Вельник! — Но и что теперь? Они меня от этого любят — это раз. Собой платят — это два. Какой дурак от дармовщины уворачиваться станет? И я не подумаю, — пожала кокетливо плечом. — На поклон идут, пользу тащут, во всей округе славят. А я до этого, сам знаешь, люблю я это.
— Любишь, — совсем удручённо согласился дух. — Ведь хорошая же ты баба. Можешь же быть. Зачем тогда?
— А и не хорошая я! — вдруг взвилась Магдалена. — И не добренькая вовсе. Кто ко мне за помощью пришёл, тот потом всю жизнь меня кормит, — повернулась перед зеркалом, довольно провела руками по бёдрам. — Только они этого не знают. И чем им помогаю, тоже никогда не узнают. Только я то знаю.
— Зачем? — уже бессильно прошептал дух, всё заметнее истончаясь. — Зачем, Магда? Живые ж люди.
— А как, Ксандер? — с жаром выдохнула, к нему резко наклонившись. — Ты ж видел, с чем идут. Ты ж знаешь, чего просят. За черные мысли чёрным и отдаётся. А от грязи что, кроме грязи, и получится? Что получится, Ксандер? Что ж они всё, кому тёлку загубить соседскую, кому мужика чужого прибрать, кому вон девочку в семью заполучить покраше, поприданнестей. И только раз пришла старая Аннушка-мать, мира просила. Она мира этой земле просила, Ксандер! Одна, за почти двести лет!
Призрак тонко истаял. Магдалена рывком обернулась, вскрикнула:
— Ксандер! Да не ругалась же я! Ксандер! — задвигала судорожно руками, призывая незримое. — Тебе только от злости же моей плохо. Миленький! Не исчезай! — плюхнулась обессиленно на пол. — Как же это? Как теперь одна-то?
Остановилась. Нахмурилась недобро.
— Такой вечер испортил! — и добавила убеждённо: — Хвост ты козий, вот ты кто!
— А даже если и хвост, — низко зашелестела темнота у ведьмы над ухом, обдала вязким холодом. — Если сделаю то, о чём просишь? — Магдалена, даже не вздрогнув, почти невидимо улыбнулась и легла теперь расслабленно на пол. — Перестанешь всё это? Прекратить сможешь?
Женщина на полу долго молчала. Волосы её широко лежали вокруг головы волнистыми тёмными прядями, чуть светились в тусклом свете только-только поднявшейся Луны. Распахнула вдруг ярко глаза, уверенно глядя в пространство.
— Нет, Ксандер. Не сможем. — И только дрогнувшая ладонь выдавала волнение. — Даже вместе не сможем, — поморщилась словно от боли и добавила сорванным шёпотом: — Оно сильнее меня. Это навсегда. Прости.
Ксандер появился чуть заметным мазком, склонил голову печально и исчез в пустоте, вдруг заполнившей дом.
Рыжая женщина ещё долго лежала не двигаясь. Ждала чего-то. Может, огня небесного. А может, тёмного вестника, что явится непременно когда-то забрать то, что она ему задолжала. А может, так пугающего её каждый раз Серафима. Или, может быть, своего личного, приставленного назидать, омрачать и мучить её духа, что ему’ никогда не давалось.
Только в этот раз не явился никто. Не озаботился. Не спохватился. Одиночество нахлынуло, задавило, отозвалось горьким, влажным порывом. Магдалена вдруг поднялась, спешно стряхивая ненужную совсем тоску. Одёрнула тонкое платье и накинула косынку на плечи, глубоко дыша и шумно ни о чём размышляя. Молоденькая совсем, она сбежала по лестнице вниз и шагнула в уличную прохладу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});